Тиховодье

– Задача рыцарей – защищать принцесс. Но мечами их уже не защитить. Это в доисторические времена были драконы, им головы отрубишь и все. – Он вздохнул. – Теперь вместо драконов сатанисты их просто так не убить.

Тогда она засмеялась.

Теперь лишь горько улыбается.

5

Раньше центральная аллея городского сквера заканчивалась загадочным монументом «Эра Космоса». Нечто с острыми краями вырастало на поверхности сферического объекта и раскидывало вокруг себя ежастые шарики спутников. От скульптуры центральная аллея разделялась на два отростка, – один из которых неспешно, парой лестниц с широкими ступенями, поднимался к выходу на проспект Батова, а другой через мост перекидывался на образованный широким речным изгибом остров, где заканчивался мраморной беседкой.

Сейчас остров затоплен. Под воду ушли и скамейки, и велосипедная дорожка. Фонари с желтыми плафонами в кроваво-красных подтеках выглядят цветами из преисподней. Благодаря им темная вода в реке приобретает кровавый оттенок. Стволы и ветви деревьев, обломки мебели, коробки плавают по поверхности, как игрушки в ванной малолетнего демона-великана.

Памятник изменился тоже. Вместо эры космоса на постаменте стоит человек. В красноватой темноте сложно разобрать не то что лицо, но даже фигуру. И пока она не подходит вплотную к монументу, она не догадывается, что это скульптура ребенка.

Бронзовый мальчик одного возраста с ее сыном. Одет, судя по всему, в длинные шорты и футболку. В одной руке он сжимает странный плоский предмет, показавшийся ей похожим на…

…нет, конечно, это не то, что мне кажется. Откуда у ребенка может быть холодное оружие. Вероятно, это игрушка…

…нож, а другую держит во рту. Было видно, что ребенок плачет и кусает запястье, чтобы не разрыдаться еще сильнее. Скульптор смог не только запечатлеть слезу, застывшую у него на щеке, ему удалось изобразить гримасу непередаваемого горя, застывшую маской на лице малыша.

На гранитных плитах, облицовывавших пьедестал, закреплена изогнутая, потемневшая от времени и кровавого дождя, бронзовая пластинка. Она подходит поближе, чтобы прочитать написанное на ней, но чуть не спотыкается о воткнутую в землю лопату.

У основания постамента там, где в прошлой жизни находилась клумба, теперь возвышается холмик из мокрой глины. Две лопаты торчат по его краям, вонзенные до черенков в мягкую рыхлую землю. Холмик оказывается торопливо засыпанной могилой. Рабочие бросили работу, оставив могилу невысокой и неровной, землю не утрамбованной.

Прислоненные к пьедесталу пластмассовые венки с однообразными багровыми цветами мокнут поодаль. «Покойся с миром», написано на одной из лент, черной змеей, обвивающей далекие от натуралистичности красноватые ветви. «Любимому сыну» – на другой, свободно свисающей между огромных охряных в темных подтеках цветов.

Косой ржавый отсвет ближайшего фонаря, укрытого в паутине ветвей обнажившихся деревьев, попадает на пластинку.

– Максим Нилов, – читает она первую строчку и, вскрикнув, отступает на шаг.

Годов рождения и смерти нет. Вместо них написано:

Я словно б мертв, но миру в утешенье

Я тысячами душ живу в сердцах

Всех любящих, и, значит, я не прах,

И смертное меня не тронет тленье

– Нет! Этого не может быть!

Она опускается на колени и принимается руками раскидывать по сторонам холмик мокрой глины.

– Не может. Это все вранье. Вы лжете! Вы все лжете!

На какое-то время Катя теряет рассудок и чувство времени. Руки сами опускаются в жирную чавкающую грязь, черпают ее и откидывают, как можно дальше. В себя ее приводит острая боль, – мелкий кусок песчаника впился глубоко под ноготь, – и она вспоминает про лопаты.

С инструментом дело идет гораздо быстрее. Несколько взмахов и стальное полотно утыкается в крышку гроба.

– Макс! – лишь слегка расчистив ее, она принимается рвать обивку. – Если ты там, я спасу тебя! Отзовись!

Она приникает ухом к обнажившемуся дереву гроба и прислушивается, но собственное дыхание и бешенный отдающийся в висках галоп сердца перекрывают все остальные звуки.

Боль под содранным ногтем на безымянном пальце из пульсирующей, превращается тупую и ноющую.

Лишь на долю секунды в сознании мелькает сомнение, а есть ли хоть кто-то в этом гробу? И если есть, то с чего она решила, что там именно ее ребенок? В два прошлых раза, когда Тиховодск погружался в подобный кровавый хаос, все происходившее с ней оказывалось чем-то вроде галлюцинации и в определенный момент просто исчезало. Если все это лишь плод ее воображения, то причин раскапывать этот гроб не было никаких. Однако голос разума прозвучал крайне тихо и моментально утонул в водовороте эмоций – страхе, панике и надежде.

В действительности она не видит разницы между городом, заливаемым кровавым ливнем, со всеми его монстрами и тем Тиховодском, на набережной которого она очнулась. И тот и другой для нее одинаково реальны.