Тим

Он хотел заняться любовью, и Мэри попыталась отвлечься от внезапных тревожных мыслей, чтобы удовлетворить мужа, но не смогла. Что-то маячило в глубине ее сознания, точно крадущийся в поисках добычи зверь, что-то зловещее и неотвратимое. Вялая реакция Мэри на ласки не расстроила Тима, он оставил попытки возбудить ее и удовольствовался тем, что заключил в крепкие объятия, которые она мысленно называла «плюшево-медвежьими», ибо он немного рассказал ей про своего плюшевого мишку, хотя она подозревала, что далеко не все.

— Тим, ты не будешь возражать, если мы вернемся в город?

— Не буду, если ты так хочешь, Мэри. Если ты чего хочешь, я никогда не возражаю.

— Тогда поехали прямо сейчас, сию же минуту. Я хочу увидеть папу. У меня такое чувство, что мы ему нужны.

Тим сразу же встал, стряхнул песок с одеяла, аккуратно его сложил и перекинул через руку.

Когда «бентли» остановился на Серф-стрит, было шесть часов утра и солнце уже давно взошло. Погруженный в тишину дом почему-то казался пустым и заброшенным, хотя Тим заверил, что отец там. Задняя дверь была не заперта.

— Тим, подожди немного на улице, а я войду и посмотрю, все ли там в порядке. Я не хочу пугать или расстраивать тебя, но мне кажется, будет лучше, если я войду одна.

— Нет, Мэри, я пойду с тобой. Я не испугаюсь и не расстроюсь.

Рон лежал на старой двуспальной кровати, которую много лет делил с Эс, с закрытыми глазами и сложенными на груди руками, словно умышленно приняв позу, в какой лежала Эс, когда он видел ее в последний раз. Мэри не стала трогать холодную кожу или щупать пульс: она мгновенно поняла, что Рон мертв.

— Он спит, Мэри? — Тим подошел к кровати с другой стороны и пристально посмотрел на отца, а потом положил ладонь на его впалую щеку и поднял печальный взгляд на Мэри. — Он такой холодный!

— Он умер, Тим.

— Как жаль, что он не подождал немного! Мне страшно хотелось рассказать папе, как хорошо жить с тобой. Я хотел расспросить его кое о чем и хотел, чтобы он помог мне выбрать еще один подарок для тебя! Я не попрощался с ним! Я не попрощался с ним, и теперь я не помню, как он выглядел с открытыми глазами, когда был совсем живой и счастливый.

— Думаю, он не мог ждать ни минутой дольше, милый. Он очень хотел уйти, он чувствовал себя бесконечно одиноким, и, когда он узнал, что ты счастлив, ничто уже не держало его здесь. Не печалься, Тим, поскольку в этом нет ничего печального. Теперь он снова сможет спать рядом с твоей мамой.

И внезапно Мэри поняла, почему голос Рона по телефону казался таким слабым и далеким: он начал свой предсмертный пост, как только Тим навсегда покинул дом на Серф-стрит, и ко дню возвращения Мэри из клиники уже совсем обессилел. Но можно ли назвать это самоубийством? Мэри так не думала. Барабан перестал бить, и ноги перестали шагать, вот и все.

Присев на край кровати, Тим подсунул ладони отцу под спину и бережно поднял на руки усохшее окоченевшее тело.

— Но я буду скучать по нему, Мэри! Папа мне нравился, нравился больше всех на свете после тебя.

— Знаю, милый. Я тоже буду скучать по нему.

«Не голос ли Рона послышался мне в ночи?» — подумала она.

И более странные вещи случались с более скептически настроенными людьми, не рассеивая их сомнений… Может статься, в момент, когда отлетает душа, незримые нити, связывающие ее с телом, лопаются с тихим звоном, слышным родным и близким умирающего? Рон находился один, когда умер, но все же не один; он позвал, и она проснулась, чтобы ответить.

«Порой многие мили, разделяющие людей, ничего не значат, — подумала Мэри, — порой они сокращаются до мгновения тишины между ударами сердца».

28

На похоронах Рона Мэри чувствовала себя ужасно, и единственное, чему была рада, это тому, что уговорила Тима остаться дома. Дони с мужем взяли на себя все хлопоты, что казалось правильным и справедливым, но в качестве представителя Тима ей пришлось присутствовать на скорбной церемонии и проследовать с маленькой погребальной процессией до кладбища. Присутствие Мэри было явно нежелательно: Дони и Мик демонстративно игнорировали ее.

«Интересно, как они отреагировали, когда Рон сообщил, что мы с Тимом поженились?» — думала она.

После бракосочетания она разговаривала с Роном только один раз, и он ни словом не упомянул о дочери.

Когда гроб засыпали землей и они трое медленно двинулись прочь от могилы, Мэри положила руку на плечо Дони.

— Я глубоко сочувствую вам, дорогая. Я знаю, вы очень любили отца. И я тоже его любила.

Дони вперила в нее синие глаза, очень похожие на глаза брата, но полные злобной ненависти, совершенно несвойственной Тиму.

— Я не нуждаюсь в ваших соболезнованиях, драгоценная невестушка! Шли бы вы прочь да оставили меня в покое.

— Почему вы не можете простить мне мою любовь к Тиму, Дони? Разве отец не объяснил вам ситуацию?

— О, он пытался! Вы очень умная женщина, не так ли? В два счета заморочили старику голову, как и бедному Тиму! Ну как, вы довольны теперь, когда заполучили в свое распоряжение ручного идиота на законных основаниях?