Тим Бёртон: Интервью: Беседы с Марком Солсбери

Что мне нравилось в структуре фильма: она словно бросала тебе вызов — именно на это я и рассчитывал, когда брался за работу. Доходишь до конца съемок и ощущаешь эмоциональный подъем. Ты вроде бы и догадываешься, в чем его причина, но не знаешь наверняка, истинный смысл твоих ощущений скрыт от тебя, ты не понимаешь, откуда такая волна эмоций. В самом деле не представляю, откуда это все взялось, когда я заканчивал работу над фильмом. Никому его еще не показывал, да и настроение мое тогда не было особенно приподнятым.

Бёртон идентифицировал себя не только с Уиллом, пытающимся восстановить отношения с безнадежно больным отцом, но и с самим Эдвардом Блумом: ведь он занимается тем же, чем и Бёртон, — рассказывает истории.

Одна из причин, почему я хотел снимать этот фильм, заключалась в том, что, хотя я и хорошо понимал характер Уилла, главным было показать оба поколения. Нужно их чувствовать и любить, и я ощущал особую близость к Эдварду. Было здорово, что я с самого начала полюбил этого героя, хорошо при этом понимая и его сына Уилла, — эти два персонажа сопоставляются друг с другом. Думаю, если бы Эд Блум не был так дорог мне, я не смог бы сделать этот фильм, даже, наверно, не захотел бы за него браться.

Первоначально Бёртон предложил сыграть Эда Блума Джеку Николсону, с которым ранее работал дважды — на фильмах «Бэтмен» и «Марс атакует!». Николсон по замыслу режиссера должен был сыграть Эдварда в старости, а для сцен, где он молод, изображение актера предлагалось обработать на компьютере.

Мы обсуждали с ним — в порядке трепа, — как сделать его более молодым и не использовать ли для этого компьютерную обработку. Забавная вышла дискуссия, но так ничем дело и не кончилось. У нас не было четкого представления, можем ли мы осуществить эту идею. Да, мол, замысел интересный, но насколько он осуществим? В итоге пришли к другому решению, и мне кажется, хорошо, что не стали зацикливаться на этой концепции, а использовали вместо нее вариант с двумя актерами.

И тогда Бёртон начал подыскивать двух подходящих артистов. Тот же двойной принцип подбора актеров пришлось применить и для роли Сандры, жены Блума. Ее сыграли Джессика Ланж и Элисон Лохман. Джинкс и Коэн в это время продюсировали фильм с Эваном Макгрегором «К черту любовь!» Они и предложили для «Крупной рыбы» Макгрегора в паре с Альбертом Финни.

Проблема с подбором актера на роль Эда Блума заключалась в том, что нельзя было ограничиться только одним исполнителем. Можно было найти одну прекрасную кандидатуру, но если не удавалось подобрать для нее контрапункт, замысел не срабатывал, рассыпался, как карточный домик: нам необходимо было заполучить обоих, но если имеешь одного, а второго найти не можешь, что тогда делать? Мы не могли пригласить на эту роль Альберта Финни, а потом добавить к нему Бена Аффлека. То же самое с Джессикой и Элисон. Конечно, я мог пойти на риск, начав снимать сцены с Ланж, еще не зная, кто будет играть ее в молодости. И мы были счастливы, что Джессика ответила согласием, — я питаю к ней самые теплые чувства.

Эван — замечательный артист, не уступающий Джонни. Я люблю его за талант и бесстрашие. Обожаю актеров, готовых сыграть все, что угодно, не выпячивающих собственную персону, мол, «а как я здесь буду смотреться?» Такие, как Эван, просто без лишних слов берутся за дело, и в этом есть некая внутренняя свобода, не восхититься которой по достоинству невозможно. Интересно, что, встречаясь по отдельности с Эваном и Альбертом, я еще не знал, хочу ли я объединить их, — они совершенно разные люди, но между ними существует некая духовная общность. Не то чтобы они походили друг на друга внешне, но когда они играют, эта глубинная близость проявляется.