Тимбервольф

Армейская форма, наспех подогнанная портным из числа заключенных бараков, в которых содержались выходцы из юго-восточной Европы, жутко стесняла движения. Да и вообще, мне в ней было неуютно, не по себе, что ли. Та старая, с погонами майора, удобная и привычная, была вынуждена пылиться в шкафу. Придется теперь привыкать к этой, новое звание обязывало. А в лагере стоял переполох. Все службы были подняты на уши, заключенные загнаны в бараки, в подразделениях охраны проведены строевые смотры. Внушительная делегация из представителей министерств обороны и внутренних дел должна была посетить нас с ежегодной инспекцией. Вот только времена менялись. Ухудшающаяся обстановка на фронтах диктовала новые условия содержания заключенных. Ничего хорошего этот визит не предвещал, кроме урезанного бюджета, повышения норм выработки и ужесточения режима заключения. Что касается меня, угроза того, что исследования будут свёрнуты, с каждым днём становилась всё явственнее. Потому я и находился в нервном, разобранном состоянии, не зная, какие аргументы подобрать, чтобы выпросить у ничего не понимающих в науке чиновников хотя бы месяц. Я подошел к зеркалу со снующим рядом портным, так и норовившим уколоть меня иголкой.

– Еще секунду, господин начальник, – портной подобострастно улыбнулся, – почти готово.

Он стряхнул несуществующую пыль с боков черного армейского кителя и с дрожью в голосе спросил:

– Как вам, господин, ничего не жмёт?

Я еле сдержался, чтобы не нахамить. Нельзя было давать волю чувствам. От сегодняшнего визита комиссии зависело очень многое, и мне не следовало начинать день с нервной ругани.

– Всё хорошо, Штефан, ты можешь быть свободен, – портной коротко поклонился и в сопровождении караульного покинул комнату.

Угольного цвета форма, с погонами полковника, абсолютно на мне не смотрелась. Она, словно издеваясь своим идеальным покроем с нескрываемым аристократическим лоском, подчеркивала моё плебейское происхождение. Диссонанс картины дополнялся внешним видом: изможденным лицом с выдающимися скулами, обтянутыми серой кожей и ввалившимися глазами, мутными от хронического недосыпа. В целом же высокий, поджарый мужчина в зеркале, облаченный в форму полковника внутренних дел, с начищенными до блеска сапогами, смотрелся весьма внушительно и вполне представительно. Воинская выправка, оставшаяся еще со времен войны, никуда не делась. Я натянуто улыбнулся сам себе и одернул китель.

«Что ж, господин полковник, вам и карты в руки», – с сожалением взглянув на свой костыль, я накинул черный плащ и не спеша, с трудом удерживая ровную походку, вышел в коридор. В ответ на приветствие караульных, стоящих с оружием наизготовку в дверях, я небрежным движением прикоснулся к козырьку фуражки. Годы офицерской службы так и не заставили меня проникнуться пиететом к воинскому этикету, соблюдение которого у меня, как и у любого армейского врача, далекого от строевой муштры, вызывало лишь раздражение и головную боль.

Косой дождь, непрекращающийся с раннего утра, со звоном шлёпал по плащу и фуражке. Подняв воротник, я поёжился и взглянул на низкие темные тучи, отражавшиеся в большой луже у здания комендатуры. Противно ныла нога, непременно дающая знать о себе в пасмурную погоду сквозящей болью.