Девушек приходилось долго выхаживать, мыть, лечить и долго учить. Среди них попадались и на диво смышлёные, и способные только к простой работе, необходимой для выживания. Как и везде. Но места в Замке хватило бы на целую армию, а руки всегда пригождались.
— Кровь, застынь… Кровь, остынь… Слова сказанные, схлынь… — услышал он горячечный шёпот, уколами отдававшийся в ушах, и тихо сделал еще шаг вперёд. — Дела сделанные, в дым! Голос мой, стань пустым… Нет, Тьма, не получается!
Девушка уселась прямо в тонкий слой снега, на холодный камень, и ее плечи вздрогнули. Еще раз. Она беззвучно плакала… или смеялась?
«Не для того тхади создали этот камень, чтобы дочь человеческая могла так просто воспользоваться вложенными в него силами, — услышал Морстен голос Замка, и снял руку с меча. Все было в порядке. — Ты недостаточно знаешь, Мора».
— Так научи! — ответила она невидимому собеседнику, возвышавшемуся сейчас за соседним перевалом, если смотреть на юг от камня.
«Рано. Учись сама. Вся земля — твой учитель», — Замок замолчал.
— Я стану сильнее, — Мора ударила по скале кулаком, разбрызгивая подтаявший от тепла ее тела снег, и, словно большая лисица, одним движением перетекла в вертикальное положение. — Слышишь?
— Слышу, — сказал Морстен.
В ответ раздалось похожее на звериное шипение, и разъяренная девушка, в чьих глазах билась темная ярость, ничуть не хуже, чем у бойцов-тхади в Круге, едва не располосовала длинным ножом его глотку. Искры, высеченные из кольчужного рукава, ослепили ее, и Гравейн, нахмурившись, отступил. Доставать меча ему не хотелось, а лениво ворочающуюся внутри этой воспитанницы Замка Тьму не почувствовал бы только совсем лишенный чутья.
— Успокойся, — поднял он раскрытую ладонь, обтянутую коричневой кожей перчатки. — Я не причиню тебе зла.
Сон осыпался тонкими лепестками черного снега, унося прочь довольный смех Моры, скомканные простыни в аскетически скромной спальне на огромной кровати из темного дерева, звон клинков и биение сытой Тьмы внутри сердца из чернёного металла…
…чтобы вернуться реальностью, в которой расцветали вспышки ударов металла о металл — серебряного о черный, раз за разом, разрывая темноту горной ночи, словно молнии. Костры прогорели, но глаза Властелина, ночь для которых была едва ли не светлее дня, выхватили главное — тхади успешно противостояли напавшим на них долинцам, и крики вперемежку с металлическим лязгом разнеслись далеко над скованными темнотой горами, порождая всплески эха и лавины, скатывавшиеся вниз со склонов.
Пульсирующие линии Тьмы были обжигающими, и вибрировали, как струны огромной скрипки, на которой наяривал кривым смычком похмельный великан. Морстен перекатился в сторону от своей лежанки, где был приготовлен небольшой камень. Вовремя. В толстую кошму вонзились оголовки нескольких стрел, от которых поднимался желтоватый дымок, растворяющий ткань, как кислота — бумагу.
Выстрелившие стали заметны Гравейну, словно подсвеченные незримым факелом, и он направил на них нити темноты, которые сжимал в руках, но не выпуская на волю силу. Передвигавшиеся в тенях жрицы-сестры представляли большую опасность, но до своего проявления в мире были неуязвимы.
«Надеюсь, Лаитан находится достаточно далеко от костра, — мрачно свёл брови Морстен, — не хочется, чтобы ее пришибли ненароком, сослепу вывалившись из теней».
Выбросив меч назад, но не вынимая его из ножен, Гравейн с удовольствием почувствовал, как тяжёлый клинок сбивает кого-то с ног. Кого-то, кого там не было еще секунду назад. Золотая вспышка слилась с броском невидимой нити Тьмы. Жрица Империи, сопровождавшая сначала Лаитан, потом Киоми, забилась на камнях, пытаясь сбросить со своей шеи горячую удавку, хрипя и испуская пену.
Лаитан видела тени, в которых, будто золотые пауки по паутине, скользили ее люди. В прошлом — ее люди. Теперь они стали опасными, алчущими крови союзника воительницами. Тхади неплохо справлялись с долинцами, но против второго фронта им было не выстоять, уж слишком их было много на пять оставшихся в живых защитников властелина.
Морстен пока успевал набрасывать свои удавки на противников, до сих пор, к немалому удивлению Лаитан, не убив никого. Медноликая поднялась с камней, столкнувшись лицом к лицу с Киоми. Женщины смотрели друг на друга довольно долго. Битва вокруг словно замедлилась, застывая, пока госпожа и ее первая служанка всматривались в души.
— Ты недостойна быть матерью матерей, — прошипела Киоми.
— Хорошо, я согласна, — пожала плечами Лаитан, и губы ее искривила странная улыбка. Киоми на несколько секунд опешила, не ожидая от своей госпожи такой реакции, но быстро взяла себя в руки, доставая сразу два искривлённых к остриям черных клинка.
— Ты недостойна быть женой Ветриса! — наконец-то озвучила истинную причину своей злости Киоми. В ответ Лаитан не удержалась от смешка, чем окончательно повергла служанку в непонимание.
— Да не очень и хотелось, если честно.