Тёмное солнце

Лаитан не ответила. Она видела Морстена на поле боя, видела его после, видела шамана и все это не вязалось с тем, что он пытался смотреться совершенно неубиваемым.

— Чума поражает даже Мастеров, Киоми, — напомнила ей в ответ Лаитан, — хотя они устойчивы ко всем известным хворям. Даже к наведённым.

— Вотименно! — подпрыгнула Киоми на месте, от чего ее тугие черные косы хлестнули по плечам сидящего рядом Ветриса. — А его слуги, как и он, пока не несли потерь!

Настал черед замолчать уже Лаитан.

— Я ничего не хочу сказать про властелина севера, — снова подал голос Ветрис, — но зло, хворь и боль — это традиционные орудия Тьмы, к которой принадлежит хозяин Замка.

Морстен доел ужин, вытер руки и поднял глаза на красовавшегося своим чеканным профилем Коэна.

«В яму бы тебя, где тхади тренируются, пузырь надутый, — подумал властелин тьмы. — И почему всегда все начинается с обвинений меня во всех грехах?»

— Насчет зла не скажу, близкого знакомства не сводил, — медленно проговорил он, изучая лицо Ветриса, словно диковинную статую. — Но хвори и болезни обычно начинаются с невымытых рук и сточных вод из выгребных ям, сбрасываемых в источники, — Морстен поднял руку, предупреждая возражения, готовые сорваться с губ титулованных спорщиков. — Да, эта чума отличается от подобных болезней, хотя бы потому, что она за десять лиг воняет тем, кого называют Властелином Смерти и Жизни. И да, эта хворь не сразу стала такой.

— Надо же, как много тебе о ней известно, — отозвался варвар, и его люди одобрительно загудели в поддержку вождя. — Поразительная осведомлённость, — добавил он с явным намёком на обвинения, но свои ладони украдкой отёр о штаны.

— У него было много времени подготовиться, — протянула Киоми, — он же ждал нас в лесу. Откуда он узнал, что мы пойдем там и в то время? — она выразительно посмотрела на Морстена. Тот хотел что-то ответить, но слово взяла Лаитан:

— Я достаточно живу под светом солнца, чтобы точно знать одно: ссоры и беспочвенные обвинения не приводят ник чему хорошему. А властелину достаточно было наблюдательности и собственных мозгов, благодаря которым мы сыты и не идем пешком, чтобы поразмыслить над проблемой нового мора. Да и узнать, кто и куда направляется, это еще не значит устроить моровое поветрие или наслать всеобъемлющую чуму.

— Ты защищаешь Тьму, мать матерей? — вскинул брови Ветрис. — Властелина Замка? Неслыханно!

— Я лишь сказала, что у тебя нет причин винить кого-то, кроме Посмертника, в происходящем, — твёрдо ответила она. Их взгляды встретились, и никто не отводил глаз первым.

— Может, у тебя есть причины защищать его? — спокойным, вкрадчивым голосом спросил варвар. — О которых мы не знаем. Самое время поделиться ими, Медноликая. Дальше путь будет опасней прочих лиг, и мне не хотелось бы оставлять недосказанность, как и врага за спиной, — он не удержался от быстрого взгляда на властелина Замка.

— У меня столько же причин защищать северянина, сколько у тебя. И все, что мне известно о чуме, известно и тебе, досточтимый муж Долины, — поднялась на ноги Лаитан. Киоми поднялась следом, но Медноликая резким жестом приказала ей остаться на месте. Лаитан вышла из хижины и побрела по мосткам прочь, желая оказаться подальше от этого места. Её преследовали странные мысли. Она всегда знала своих врагов, врагов Империи. Её учили этому с детства, её учила этому сама жизнь. Она видела лицо смерти, видела моровые поветрия и набеги окраинных племён. Но сейчас, оказавшись в окружении тех, кто должен был внушать ей спокойствие, она больше верила Морстену — врагу изначальному, открытому и по-своему честному. И еще она с пугающей отчетливостью понимала: она никогда не видела реальности такой, какой она представала вдали от ее дворца. А ложное чувство понимания и всеобъемлющего знания жизни рушилось под натиском обстоятельств, ломаясь, как скорлупа в кулаке.

Властелин Замка не скрывал помыслов, не пытался отмолчаться или переложить ответственность на других, тратя время на глупые споры или игры в союзничество. Ему было не нужно объединяться с Империей, он ненавидел ее, как и Медноликую. Он не спасал свой народ от вымирания, не переступал через свою гордость, а просто ждал именно того, что продемонстрировал варвар — недоверия и попыток переложить вину на более близкого и традиционно подходящего врага.

Лаитан мысленно испытала уважение к противнику с севера. Ноги вынесли её к огороженному месту, где когда-то находился небольшой загон для каких-то мелких животных. Теперь там оставались пустые клети, разбросанная солома и жухлые листья. Лаитан почесала руки, и с них в ночь соскользнули последние чешуйки её силы. Теперь шкура оставалась только на груди и животе. Маловато для продолжения пути к Соленморью.

Морстен проводил взглядом вышедшую в ночь Лаитан. «Вот возможность поговорить с ней наедине, — решил он. — Сейчас. Только отвлеку остальных».