Тёмный голос

Они много курили. Вначале сигаретный дым приводил меня в бешенство, но потом я поняла, что в противном случае они не будут меня слушать. Табак их одурманивает, они становятся спокойнее и не спешат застрелить меня. Изредка останавливали, просили повторить, задавали уточняющие вопросы и делали пометки в тетрадях. Несколько раз мне давали сладкий чай, он бодрил обезвоженный организм. За окном светало, когда я подошла к моменту вчерашнего вечера. Я рассказала о родителях, всячески пытаясь их убедить, что они не причастны, ничего не знают. Было страшно, что я могу их поставить под удар. Какая им разница, скольких убить: двоих или четверых. Я в сотый раз повторяла, что мои родители ни в чем не виноваты, когда услышала:

– А вот на этом моменте можете остановиться! – порекомендовал Иван.

– Кто рассказал обо мне? – я адресовала вопрос.

Они переглянулись. Виктор спросил у Ивана:

– Как думаешь, она должна знать? За чистосердечное признание…

Лысый кивнул.

– Родители не в ответе за детей-предателей, но при первой возможности должны сообщать о них…

Я помню, как комната задрожала. Крупные капли слёз со звуком разбились о стол.

– Отец? – я смотрела на лысую голову.

Иван убедительно кивнул. В больших бесцветных глазах проскочила искра сострадания. Больше я не могла себя сдерживать. Я ревела навзрыд, припадая к дубовому столу. Столько жалости я никогда не испытывала к себе. Вся моя жизнь от рождения до того момента в прокуренной комнате с двумя чужими людьми принадлежала не мне. Ею управлял мой отец. Эти бесконечные вопросы: «Что он скажет?», «Что подумает?», делали меня рабой. Сам того не зная, находясь за сотни километров, он управлял моей жизнью. Всё это время я не была хозяйкой. Я была её рабыней.

– Евгения, успокойтесь! – сочувственно попросил Иван.

Я наспех вытерла слёзы и спросила:

– Я могу увидеть своего мужа?

Они переглянулись.

– Возможно, – задумчиво произнес Виктор.

– Когда нас расстреляют? – я решила не медлить.

– Вначале нужно заработать на пулю, – ехидно заметил он.

Меня перевели в другую камеру; всем, чем она отличалась от первой, там были нары и меня ждал холодный завтрак. Еда состояла из перловой каши, куска хлеба и чая. Хочу сказать – это настоящее лакомство и пиршество. От переизбытка чувств аппетит притупился. Я сидела над тарелкой и с ужасом понимала, во что втянула Альберта. Человека, который всё это время помогал мне обрести себя. Человека, с которым я прожила увлекательную и счастливую жизнь. Да, не спорю, временами приходилось тяжело, много больных, опасные ситуации, но всё скрашивалось его тёплыми словами, неиссякаемой энергией и верой, что всё образумится. С моих глаз упала пелена, впервые за много лет я в первую очередь думала не об отце и его мнении. Я думала о Наденьке, Альберте, Саре, о тех людях, что пришли в мою жизнь после того, как я села в поезд по направлению к Одессе.

Все эти годы я жила с надеждой, что увижу отца и наконец-то услышу от него слова одобрения, слова прощения. Да, услышала! Сидя в камере! Гнев поднимался из глубин сердца. Я металась, ведя тяжелый монолог. Думаю, что это могло меня убить, если бы Иван не привёл Альберта.

Я сжимала кулаки и злобно смотрела на стену, представляя, как скажу отцу всё то, что о нём думаю.

– Женя, – окликнул Альберт.

Его быстро запустили ко мне.

– Через час я тебя заберу, – грозно произнёс лысый.

Альберт кивнул и добавил:

– Спасибо!

Иван ничего не ответил, поспешил отойти от решетки.

Доля секунды – и я в его объятиях. Я чувствую, как он морщится от моих прикосновений.

– Что? – меня охватывает паника. – Что с тобой? Что они сделали?

Я лезу под одежду. Его грудь, живот – всё в гематомах.

Альберт улыбается и успокаивает:

– Ребра целы. Печень и почки не отбили.

– Это они тебя, Виктор и Иван?

– Да.

– Скоты! – гневно бросаю в сторону решётки.

– Успокойся. В них есть человечность – в пах ни разу не ударили! – Альберт смеётся.

Я поддаюсь ему, обнявшись, мы заливаемся громким гоготом.

– Работа у них такая – бить людей. Добиваться признаний даже в том, что человек не делал, – добавляет муж.

Его сила в том, что он ни в какой ситуации не теряет оптимизм.

– Мне так жаль, что я тебя втянула в эту авантюру. Это было так глупо, на что я рассчитывала… Повидать отца, рассказать ему о своей жизни. Доказать, что я не шлюха! Услышать, что он простил меня. Увидеть гордый взгляд и услышать: «Это моя дочь! Моя прекрасная дочь!».

Альберт обнял меня, погладил по плечу.

– Я понимаю тебя, милая, – он начал осторожно подбираться к моим больным местам. – Если бы не железный занавес, то ты давно бы могла увидеть его.

Я кивнула.

– То, что мы с тобой сделали, было безумием от начала и до конца, – он спокойно рассуждал. – Но только так строится «Осим Хаим». Прости его и отпусти.

Я отрицательно покачала головой.

– Это разрушает тебя! Это убивает!

Я смотрела ему в глаза и думала о том, что пора рассказать правду, осталось недолго.

– Альберт, я боюсь! Если я его прощу, то что тогда? Я не знаю, как жить дальше. Помнишь, как после войны, я требовала от тебя, чтобы ты узнал – живы ли мои родители?

– Да.