Тёмный ручей

Он диктует мне номер, и я трачу еще горстку мелочи на этот звонок. Оставляю ему то же самое сообщение и говорю ему, что эта находка связана со свежим расследованием ФБР. Повесив трубку, я вопросительно смотрю на него, и он поднимает вверх большой палец. Поскольку его телефон все еще выключен, у него нет никакой привязки к этой точке. Теперь он может сделать вид, что просто принял анонимное сообщение.

Вернувшись в машину и направляясь обратно в кофейню, я начинаю понимать, что мне немного лучше. Мне уже не так холодно, нервная дрожь унялась. Я знаю, что мне будет сниться жуткое безмолвие этого места, которое так легко спутать с мирной тишиной. К вечеру полиция оцепит все пластиковой лентой, на месте преступления будет работать следственная бригада, а Майк Люстиг предоставит причину, по которой расследование должен вести местный отдел ФБР. Может быть, они выяснят, кому принадлежит этот склад, однако я сомневаюсь, что этот след приведет их к чему-то значительному. Владелец этого места – не «Авессалом». Вероятно, группа вообще никак не связана с этим складом – они просто воспользовались им в отсутствие хозяев. Корпорации редко проверяют свои заброшенные здания. Если б кто-то провел проверку, то заметил бы свежие знаки, новое ограждение и засовы и предположил бы, что кто-то другой из компании уже озаботился сохранностью склада. Бюрократия в действии.

«Авессалом» обитает в щелях обыденной жизни. Как тараканы. Как Мэлвин.

– И что теперь? – спрашиваю я, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Сэма. Он бросает взгляд на Майка.

– Мы высадим его. А потом нанесем визит Баллантайну Риварду.

– И почему ты думаешь, что он примет вас двоих? – интересуется Люстиг.

– Мы расскажем ему, что случилось с его человеком.

10 Коннор

Соглашение Рисовых Хрустяшек между мной и моей сестрой длится до вечера, а потом я посылаю его к черту. К тому времени Ланни уже злится, ворчит и рявкает на меня всякий раз, когда я слишком громко дышу. И смотрит на меня так, словно я лично виноват в том, что ей приходится торчать в этой хижине, где почти нечего делать. Я бы попытался посоветовать ей почитать, но в прошлый раз, когда я это сделал, она кинула в меня книжкой и назвала меня ботаном; обычно я не против, чтобы меня называли ботаном, но не так, как она это сказала.

Ланни умоляет, по-настоящему умоляет дать ей доступ в Интернет, и мистер Эспарца наконец разрешает, пусть и неохотно, всего на тридцать минут, и предупреждает, что установил на комп «родительский контроль», как требовала наша мама. Я не удивлен: мама воспринимает такие вещи всерьез, и у нее есть на то причина.

Подбираюсь поближе и смотрю, что делает Ланни, потому что она в странном настроении, а я не понимаю почему.

Сестра просто выводит на экран фотки, вот и всё. Школьные снимки друзей из ее тайной учетки в «облаке», о которой мама не знает. Примерно через две минуты я понимаю, что на каждом фото изображена одна и та же личность.

Опираюсь на спинку кресла и спрашиваю:

– Ты втрескалась в свою лучшую подругу?

Ланни взрывается. Ее лицо идет красными полосами, она отталкивает меня так, что я отлетаю к стойке, орет: «Оставь меня в покое!» – а потом убегает в свою комнату и захлопывает за собой дверь с такой силой, что картины на стенках вздрагивают.

Я смотрю на фотографию Далии Браун. Она красивая. Я всегда так считал.

– Она втрескалась в тебя по уши, – говорю я фотографии. Неудивительно, что Ланни так взбесилась. Наверное, она не хотела, чтобы кто-нибудь об этом знал, а я вот взял и догадался.

Входная дверь открывается, в комнату заглядывает мистер Эспарца, видит меня и спрашивает:

– Что это было?

Я пожимаю плечами:

– Ничего.

Он знает, что вовсе не «ничего», но я очищаю историю браузера, закрываю ноутбук и беру книгу, ничего больше не сказав ему, и мистер Эспарца наконец закрывает дверь. Он чистит на крыльце ствол, разложив все детали на чистом полотенце, и я отсюда чувствую запах ружейной смазки.

«У Ланни есть тайна». Меня это веселит, но я никому не скажу. Мы так не делаем. Мы не ябедничаем друг на друга, если только это не вопрос жизни и смерти. Этот – нет, но она, наверное, считает, что да. Я чувствую себя виноватым за то, что поддразнил ее. А ведь она сделала для меня рисовые хрустяшки.

Возвращаюсь, открываю ноут, снова нахожу те фотки и распечатываю одну из них. Потом пишу на обратной стороне: «Знаешь, если она тебе нравится, это нормально». Подсовываю фото под дверь сестры и снова закрываю крышку ноутбука (потому что если я этого не сделаю, то могу сесть и начать искать то, что не должен, например новости о розысках папы), а потом выхожу на крыльцо. Мистер Эспарца, склонившись, трудится над стволом дробовика, но когда видит меня, то выпрямляется с легким стоном.

– Холодает тут, спина затекла, – поясняет он. – С ней всё в порядке?

Я киваю. Я не скажу ему, что она влюблена в свою подружку.

– Она у себя в комнате, – отвечаю.

Мистер Эспарца окидывает меня долгим взглядом, и я старательно смотрю в сторону.

– А ты? Ты в порядке, Коннор?