— Ой, да заткнись ты уже! Надоел… — брезгливо оборвал его Альфред. Больше он не собирался тратить на запинающегося интеллигента своё время.
По этой причине в их кибитке снова ненадолго воцарилась абсолютная тишина, которая, однако, вскоре стала доставать Альфреда не меньше, чем раздражающее нытьё бывшего библиотекаря. И тогда он решил попытаться вновь худо-бедно наладить контакт с Бесстиен. Правда, как и ожидалось, та всё ещё оставалась дико зла на своего молодого любовника и не приняла ни одного из его неуклюжих предложений.
— Эх, а ведь когда-то, чёрт побери, мы с Джаргулом таскались в точно такой же кибитке по центральной Хоккарии целыми днями-и… — мечтательно и немного грубовато протянул отлепившийся наконец от гилийки юноша. После чего опять вернулся на своё место к заднему борту телеги, чтобы понаблюдать за облаками. — Я тогда только и мог, что слегка чирикать своей энергией в воздухе. И мямлить точно так же, как ты, длинный. А вот мой первый учитель давал жару каждому встречному патрулю стражи…
— А откуда вообще взялась такая магия? Разве все остальные люди не видят, что она отличается от обычной? — проговорил вдруг, как всегда, немного неожиданно Махтук, не поворачиваясь к Альфреду, но оставаясь тем не менее на редкость прямолинейным, поскольку вопрос касался интересующих его вещей.
— Им уже давно нет до этого дела, — с раздражением ответил суровому хаас-динцу чёрный колдун. — И нет никакой
Да и к тому же раньше ваши магусы хотя бы оставались
Эта страна насильно искореняет последнюю гибкость в умах своих подданных, заменяя её на обычные горы информации. И огромное самомнение в придачу.
— В Хаас Дине пока ещё есть шахские школы магии, где учат по-старому, — отозвался Махтук, проговорив все слова почти без акцента.
— Да? И откуда тебе знать? Судя по твоей речи — ты большую часть жизни прожил тут, в Сентусе.
— У меня друг недавно оттуда приехал. Он мне многое рассказал, — пояснил плечистый иностранец, немного помяв вожжи в руках.
— И что же сейчас, интересно, творится у вас в империи? — снисходительно поинтересовался Альфред.
— Война с государствами Гилия. И делёжка власти среди шахов, — кратко ответил хаас-динец.
— И всё-ё? — разочарованно протянул юноша.
— Ну, есть ещё несколько банд по стране, которые мутят народ, — как-то неловко добавил к сказанному Махтук. — Одни призывают поддержать Гилий против тирании шахов. Принять гилийские обычаи в торговле и мире как свои. Другие говорят, что слова Азара представляют хаас-динского мужчину по-другому. Как завоевателя. И потому эти бандиты заставляют своих восставать против своих же. А ещё мирные селения грабят и женщин себе забирают. Священников Азара среди них нет. Они сами себе священники.
— А-э-э, как по мне — так всё это подчинение чужим правилам лишь убивает в человеке волю, — напыщенно махнул на слова иностранца молодой бунтарь. — А воля — это главное оружие человека. Поэтому подчиняться надо только своим правилам. И то — лишь тогда, когда это имеет смысл и делает тебя сильнее, а не слабее. Нужно размышлять и не позволять ситуации возобладать над тобой. Так что может эти твои бандиты и правы. Хотя если они занимаются такими делами лишь ради наживы и жажды войны, а не чтобы расти над собой, то тогда они ни чем не лучше вашей власти. Уйдут одни, придут другие. А народу как жилось паршиво, так и будет житься.
Однако Махтук не нашёлся, что на это ответить. Определённо, он всегда знал, когда следует закончить говорить, и к тому же не хотел портить отношения с тем, кто, несмотря на все свои отрицательные качества, вполне мог добиться чего-то в борьбе с олигархией этой страны. А при удачном раскладе — и распространить эту волну по миру, подняв на борьбу куда больше народа, чем их скудная кальстергская братия. Хотя, возможно, к концу путешествия Махтук и мог бы потребовать от Альфреда, чтобы тот постоял за свои слова. Но, конечно, только при условии, что миссия этого вздорного сентусца завершится удачно и ещё один артефакт, вызывающий неравенство в этой стране, будет уничтожен.