Тирания Я: конец общего мира

Пришло время постмодернизма. На культурной ниве каждый волен сочинять что хочет, не придерживаясь стандартных вкусов, ведь они «давят». Как за диджейской стойкой, все вокруг теперь заимствуется, сэмплируется, пересобирается под настроение или под собственные предпочтения. В искусстве, дизайне, архитектуре – смешение стилей, игра в соединение разнородных форм. Как у архитектора Роберта Вентури, видевшего в жанровой мешанине Лас-Вегаса гибридную и открытую всему истину времени[46]. Но мало кто обращал внимание, что эта пестрота мыслится исключительно как подпитка устойчивого накопления капитала и только способствует тому, что под утро на посеревшие городские тротуары высыпают неудачники. Скульптурная серия «Пошлость» Джеффа Кунса[47] (1988) – в которой, к примеру, была статуэтка Майкла Джексона в золотом комбинезоне с обезьянкой на руках – вскоре будет всемирно признана произведением искусства в духе неокитча, примером циничного осмеяния серьезной модернистской традиции. Впредь основной ритм станет задавать свободный субъективизм отдельных людей. Впервые люди настолько отходят от общих критериев, не придавая этому политического наполнения – прежде всего создается культурная и общественная реальность. Движение началось и уже не остановится. Оно будет только мощнее и стремительнее. Настолько, что вскоре перед нами предстанут две реальности, совершенно непохожие друг от друга. С одной стороны, коллективный порядок, структурированный укладом, правилами, законами. С другой – множество индивидов, и каждый по-своему уникален, у каждого своя биография, свои склонности. Все они продолжат поддерживать непрерывную взаимосвязь, но ее динамика будет постоянно терять интенсивность и постепенно уступать место принципу общности граждан, объединенных некими фундаментальными ценностями и настроенных, будь то в согласии или в противоречиях, воздействовать на свое будущее – на то, каким быть столь многим индивидуальностям, волей-неволей вынужденным полагаться прежде всего на собственные желания, предпочтения и только на свои силы.

6. В этом мире вы герой [Nike: вдохновение эпохи (1989–1998)]

Они были молоды, сексуальны, спортивны, их загорелые лица часто появлялись на обложках журналов во всех частях света, олицетворяя ставший лучезарным мир. Запад вступал в новую эру: с врагом в лице СССР было покончено, теперь предстояло остановить безудержное дерегулирование, обогатившее меньшинство и при этом расшатавшее государственные службы, давшие задний ход. Пришло время для нового общественного договора. В 1992 году в Соединенных Штатах хозяином Белого дома стал Билл Клинтон, энергичный человек с вечной улыбкой на лице, пообещавший – после backlash, периода «отрицательной реакции» на рейганомику и суровые 1980-е – привести страну к процветанию и утверждавший, что личный успех должен как никогда поощряться, притом что произведенные благодаря этому ценности должны перераспределяться более справедливо.

Несколько лет спустя, в 1997-м, с интервалом в несколько дней Лионель Жоспен во Франции и Тони Блэр в Великобритании, а затем, в 1998-м, Герхард Шредер в Германии по итогам парламентских выборов возглавили каждый свое правительство и в том же духе высказались за «третий путь», который обеспечит и рост экономики, и солидарность. Казалось, движение только зарождается, и надо учесть, что ви´дение, предложенное тогда Фрэнсисом Фукуямой, вытекало из убежденности в следующем: «Мы свидетели не просто конца холодной войны […], но и собственно конца истории, а именно – финальной точки идеологической эволюции человечества и распространения западной либеральной демократии как высшей формы управления людьми»[48]. Социал-либерализм за несколько лет сделался символом веры, вся планета искала в нем вдохновения. Так оформилась идея: мир должен наконец достичь примирения с самим собой, чтобы воплощать процветание и социальную гармонию. Это условие явило не просто политическую, но антропологическую истину.

В действительности все это были лишь фантазии, время оказалось упущено. Во-первых, потому, что экономические силы видели ситуацию иначе и немедля ринулись на штурм, чтобы все эти добросовестные и, бесспорно, наивные политики в конце концов подчинились их требованиям. В противном случае они уйдут из этих ставших враждебными краев. Во-вторых, потому, что время вышло, людей уже нельзя было кормить баснями: пережив столько разочарований и предательств, население, кажется, изверилось в нескончаемой пустой болтовне. Больше того, оно стало к ней безразличным. И в этом нельзя усматривать смирение, ведь все указывало на то, что власть незаметно сменила местоположение и теперь обитает в других сферах: ближе к людям. Все признаки налицо. Настала пора попытать счастья и попробовать самостоятельно добиться того, что не смог дать ни один институт или сообщество.