Тирания Я: конец общего мира

Тогда и стал выкристаллизовываться феномен, поначалу казавшийся едва заметным, но значимость его неизменно росла: началось постепенное формирование нового индивидуального этоса. Появились люди, не столько стремившиеся активно участвовать – разными способами – в жизни Града, будь то собственным трудом, общественной или политической деятельностью, сколько сосредоточенные на своей частной жизни. Неумолимая система ни на миг не ослабляет хватку и продолжает изматывать – невольно думается, что бытие просто не может всегда быть настолько суровым. Тогда человек обращается к собственному опыту, ведь только это дарит передышку и восстанавливает самоуважение. Возникает потребность чаще пользоваться случаем, чтобы избавляться от прессинга и предаваться самовыражению. Такая практика, – вытекающая из произвольного и весьма подробного придумывания повседневности, из «техники самости», если пользоваться формулировкой Мишеля Фуко, – позволяет дышать, обретать веру и придает интенсивность отдельным мгновениям в мире, который кажется все менее надежным и все более тусклым.

Живем ли мы одни, с партнером, с семьей – пусть рудиментарной, – для нас желанны минуты, проведенные дома. Настало время «кокона» – понятие придумано в различных бюро по изучению трендов, которые вскоре начнут раздавать производителям фирменных товаров советы – как лучше удовлетворить эту новомодную страсть. Все как будто смирились и стали стоиками. Эпиктет в «Беседах» воспевает фигуру мудреца, который думает «только о вещах, от него зависящих», «занимается собственными делами» и «прислушивается к себе». Не случайно принято посещать оздоровительные и массажные центры, медитировать, заниматься йогой. А еще появляться в залах для «фитнеса» и силовых упражнений – их пруд пруди, и там можно потратить силы иначе, чем на работе. Людям вообще нравится быть активны-ми, а в этом случае – исключительно ради личного удовлетворения: лепки собственной внешности. Это придает привлекательность и к тому же дает преимущество на рынке труда: «Вся новейшая история тела – это история его демаркации», – писал Жан Бодрийяр в книге «Символический обмен и смерть»[41].

Кажется, что люди, столкнувшиеся с развитием рационального фактора в экономике и сложностями коллективного воздействия на ход вещей, остро нуждались в глотке свежего воздуха. С этой точки зрения исследования Кристофера Лэша[42], выявившие явление массового нарциссизма и приход поколения «идеала Я», озабоченного исключительно удовлетворением самого себя, обращены лишь к следствиям и не учитывают действующие механизмы[43]. Ведь это не просто своего рода моралистический взгляд: главное, что не принимаются в расчет повседневные трудности и накопленные со временем разочарования. Речь не столько о внезапном всплеске любви к себе, сколько о сказавшейся потребности в компенсации, и в анналах Истории, возможно, записано, что эта потребность с совершенно новой силой проявится гораздо позже, – быть может, сегодня, – в менее безобидных и более тревожных формах. Повседневная жизнь уподобилась сообщающимся сосудам: мы пытаемся – если получится и как получится – восполнить одно, ежедневно теряя в другом.