Тирания Я: конец общего мира

За какой-то десяток лет коллективной веры и регулярной проверки качества модели людское сознание пришло к горькому выводу: гигантская экономико-политическая машина непрерывно приводит в действие самое себя со строгими установками – производить, дисциплинировать, потреблять. Начало 1970-х годов – время нефтяного кризиса, когда экономическая конкуренция достигла мирового масштаба и началась делокализация. Банкротятся предприятия, резко растет безработица. В теленовостях с завидной регулярностью рассказывают о потрясенных людях, которых без церемоний просят освободить место, – им-то казалось, что они здесь пожизненно. Сколько внезапно поломанных судеб, и в итоге нередко – алкоголь, одиночество, уныние. Возвращаясь из школы, дети видят, как их родители слоняются по дому – должно быть, уже много часов подряд. Думалось, что от превратностей судьбы защитят правительства, но они – сколько ни разглагольствовали, пытаясь всех ободрить, – оказались бессильны. Разочарование зрело, создавая благодатную почву, на которой взрастет индивидуальная и коллективная память – в ней так и не сотрутся следы утраты иллюзий, чувства брошенности и предательства. На самом деле – и это лишь недавно стало понятно – она останется неизбывной и, явно или неявно, будет передаваться из поколения в поколение, чтобы становиться главным источником возмущений, которые могут вспыхнуть в любой момент: «Что такое в сущности большая История? Неужели просто события, оставляющие после себя то, что можно взвесить и измерить, – новые учреждения, новые карты, новые правила, новых победителей и побежденных? Или она также складывается из мгновений, казалось бы не оставляющих ничего, вообще ничего, кроме таинства призрачных связей между людьми, очень далекими друг от друга в пространстве и времени, но говорящими на одном языке?»[33]

А если люди еще и чем-то заняты, приходится признать не просто торжество общества потребления: торжествует мир, все дальше уходящий по пути рационализации, отчего тела и души находятся под постоянным прессингом. Термин «перенапряжение» возникает на рубеже 1970-х годов, когда большинство, чтобы жить или чтобы выжить, вынуждено приспосабливаться к изматывающему ритму общественного транспорта и тяжелых будней. Многие находят отдушину в мире домашнего комфорта, Святой Грааль которого – приветливая гавань пригородного коттеджа. По мере возможности все стараются сбежать от тягостной действительности. И вот подъем массового туризма, которому служат автомобили, трейлеры, вместительные самолеты международных авиалиний и их звезда – «Боинг 747», выведенный на рынок в 1970 году. Появившийся в начале семидесятых скейтборд дарит чувство, будто скольжение по асфальту избавляет от груза повседневности и, выделывая причудливые фигуры, можно проживать мгновения полной свободы и счастья.

На разбитых улицах американских городов столько наркотиков, что от них некуда деться. Стены и опоры метро разрисованы граффити – знаками незримого присутствия безвестных и безымянных «я», способных, впрочем, находить собственный язык, чтобы их услышали. В гетто Южного Бронкса возникает новая музыка – хип-хоп, его исполнители предпочитают пению протестную декламацию, обличая безразличие политиков к чернокожему и латиноамериканскому неприкаянному населению. А всего в нескольких десятках кварталов южнее, в Верхнем Ист-Сайде, ультрафешенебельном районе Манхэттена, – экстатическая опустошенность в танцах под звуки стерильного диско или бесполые голоса «Би Джиз», повторяющие в 1977 году, как заезженная пластинка: «Life goin’ nowhere […] I’m stayin’ alive» («Жизнь ведет в никуда […] Но я продолжаю жить»).

В том же году истерзанная Англия бьет исторический рекорд: там более миллиона официальных безработных. Весь Лондон завален мусором и отходами из-за бессрочной забастовки уборщиков, начавшейся вслед за забастовками участников других профсоюзов и общественных движений. Какими далекими кажутся теперь послевоенные времена, когда Лейбористская партия пообещала всем процветание и благополучие. Молодежь в рваной одежде, сколотой английскими булавками, бреется налысо, словно высмеивая простодушных хиппи, которые витали в облаках, слушали «Пинк Флойд» и еще верили в сказки про «peace and love» («мир и любовь»). Зародившееся движение панков с грохотом и треском отметило окончательный провал политического проекта – десятилетий продолжавшейся лжи: мол, мы хотим сообща трудиться во имя экономического и общественного прогресса. Под какофонический скрежет инструментов рокеры надрывают глотки и брызжут слюной в толпу – вот она, ярость перед лицом хаоса. «Секс Пистолз» с Джонни Роттеном (Гнилым), эдаким Квазимодо в прикиде тедди-боя[34], вопят: «No Future» («Будущего нет») и провозглашают: «Anarchy for the UK» («Анархия в Соединенном Королевстве») – «Я антихрист / Я анархист / Чего хочу – не знаю […] / Прохожим наваляю […] / Кто последний – мечту купить? / Ваше будущее – супермаркет / Мне анархией в городе быть».