Тирания Я: конец общего мира

Здесь следует спуститься от общего к частному – и обнаружится, что от подрыва доверия точно так же страдает и так называемый другой, ведь он реже вовлекается в сферу интересов каждого отдельно взятого индивида и нередко выступает как фигура, способная пошатнуть представление, которое мы о себе создаем и которое в дальнейшем должно, соответственно, систематически вписываться в некую строгую классификацию. По одну сторону оказывается «друг»: он поддерживает мою позицию и убеждения. По другую – «враг»: он делает уязвимым мое мнение и то, в чем я уверен, возражая мне или олицетворяя иной образ жизни. Вероятно, поэтому мы видим все большую напряженность в отношениях между людьми, ощутимую, – да еще как явственно, – не только в социальных сетях, но и в ходе дебатов на площадках различных средств массовой информации, содействующих популяризации логики прямого противостояния и столкновений. Этот принцип стал привычным, в частности, в телевизионных студиях, где он обусловлен форматом: многие каналы извлекают выгоду из подобной воинственности, прекрасно понимая, что петушиные бои и запах крови лишь разжигают интерес. Они поддерживают обстановку, в которой любой контакт индивидов словно обречен стать баттлом, и не скупятся на «забористые выражения», воспроизводя их ad nauseam на площадках, где главное – экспрессивность.

Ничем не сдерживаемое самоутверждение и делигитимация чужого слова принимаются как одно из основных правил выстраивания отношений и отражают формы изолированности нового типа. Человек как монолитный блок, непроницаемый извне – по модели, которая только фиксирует положение и постоянно заостряет брутальную логику. Историк Джордж Лачманн Мосс в книге «Павшие солдаты: новый взгляд на воспоминания о мировых войнах»[117] исследует банализацию жестокости как типа поведения в 1930-х годах и видит в ней следствие стойкой ментальности Первой мировой войны, в результате которой агрессивное поведение стало обыденным в мирное время, и это в его глазах является «сущностной матрицей различных проявлений тоталитаризма». В этом смысле пагубные следствия полувекового распространения неолиберализма – в частности, обострение конкуренции между людьми, – в сочетании с новоявленным ощущением индивидуального всесилия, по всей видимости, породили схожие инстинкты, сначала спорадические, а теперь достигшие кульминации.

Мы проживаем переход от стадии свободы выражения (free speech) – эманации демократического индивидуализма, исходящей из права каждого на вескость собственного мнения внутри общего порядка, – к сверхмерному самоутверждению, вплоть до полного отрицания состоятельности высказываний оппонентов, причем все чаще в форме дискурса неприятия и ненависти (hate speech). К началу 2010-х годов регистр ненависти постепенно стал общепринятым, особенно в интернете, начался разгул «троллей» и уничижительных формул, жертвы выбирались из тех, кто случайно оказался на линии огня, ведущегося с помощью клавиатуры.

Такой образ действий, похоже, нашел пафосное продолжение – когда образуются случайные группы для организации публичного опозоривания. Поводом может стать неудачно сформулированная мысль, запощенное селфи, пусть и дурацкое, или неблаговидные поступки, а в процесс зачастую вовлекаются люди, незнакомые с объектом осуждения: для них это прежде всего мимолетное удовольствие, когда находишь козла отпущения, на котором можно отвести душу и испытать целительный катарсис. Тенденция онлайн-шейминга, или «устыжения в сети» (от английского online shaming), проявляется также в практике кибер-преследований – она не перестает распространяться и доходит до провоцирования самоубийств, особенно среди подростков.

Хватило десятка лет, чтобы сложилась «культура унижения», не только радующаяся несчастью другого, но и прославляющая тех, кто этим злоупотребляет, возводя их в определенных кругах до уровня дерзких героев современного иконоборчества. Помимо прочего, такому способу самовыражения благоприятствует защита в виде собственного экрана, а порой анонимность и «псевдонимизация», что противоречит принципу демократии, подразумевающему, что каждый говорит от первого лица, – теперь же можно почувствовать, что ты не так жестко связан общественными правилами, и не считаться с ограничениями, пребывая в сфере, обеспечивающей, кажется, полную безнаказанность.