Тирания веры

– Мне неясно, зачем она здесь, – ответила я. – Она говорит, что не видит следов княжича Камиля, которые вели бы из Фляйшрегаля; а еще утверждает, что на разделочном столе была его кровь и что из этого следует очевидный вывод – мальчик убит. Если все это верно и княжич действительно мертв, то брать ее с собой – контрпродуктивно, ведь ее чародейская сила нам более не нужна; а если он жив и его все еще держат в заложниках, то она, очевидно, провалила единственную задачу, ради которой ее вызвали.

– У меня один вопрос, – сказал сэр Радомир.

– Какой?

– «Контр»-как, чтоб меня?

Я закатила глаза.

– «Контрпродуктивно» означает бесполезно. Как бы там ни было, ей больше незачем оставаться с нами. Сэр Конрад же не предложил ей поступить к нему в услужение.

– Не в этом смысле, – ухмыльнулся сэр Радомир и, шумно хлюпая, допил остатки бульона из своей миски.

Я догадывалась, что мужчины станут подшучивать надо мной из-за случившегося, то ли не замечая моих душевных страданий, то ли намеренно закрывая на них глаза. Оба наверняка видели, как между мной и Вонвальтом зарождаются новые чувства, какими бы неловкими и мучительными они ни были. Встав между нами, Правосудие Роза поступила откровенно бестактно. Да, сованские аристократы легко рвали отношения и меняли потенциальных спутников жизни, что, на самом деле, мало удивляло, ибо сованцы были печально известны своей расчетливостью… но ведь нас с Вонвальтом связывало нечто особенное, как по службе, так и в чувствах, и поэтому его поведение сбивало меня с толку и глубоко ранило. Я очень мало говорила с Розой и не видела в ней ничего особенного помимо красоты и в целом покладистого характера. Вонвальт едва ее знал. Мне было не понять, почему он столь бесцеремонно отверг меня ради нее, ведь до этого он был крайне разборчив в выборе тех, кого пускал в свою постель. И тем страннее было то, что это случилось теперь, когда он мог умереть в ближайшие недели.

Вопреки здравому смыслу я все же поделилась своими переживаниями с сэром Радомиром и Брессинджером, ибо, Нема тому свидетель, во всем свете у меня не было друзей помимо них. Я ждала, что они станут подшучивать надо мной, но вместо этого оба вдруг устыдились, помрачнели и замялись.

– Я и сам не знаю, что думать, Хелена, – со вздохом сказал сэр Радомир, перед этим заказав нам еще по кружке выпивки. – Спору нет, она красавица, но ты права. Слишком уж быстро она влезла в его жизнь.

Повисла тишина. Я посмотрела на Брессинджера, который внимательно разглядывал свою уже пустую миску. Впрочем, от долгого, напряженного молчания ему сделалось столь же неловко, как и нам, и он наконец произнес:

– Хелена, ты ведь хорошо знаешь, сколько бед сейчас навалилось на сэра Конрада. Быть может, он страшится скорой смерти и потому… – Брессинджер тяжело вздохнул и почесал культю. – Боюсь, он начал поступать безрассудно в тех вопросах, в которых раньше вел себя благоразумно. Но, думается мне, этой своей… интрижкой с леди Правосудием он по-своему старается защитить тебя.

Тогда я плохо восприняла мудрое замечание Дубайна и теперь сильно сожалею об этом, как и о многом другом. Позже я еще поведаю о Правосудии Розе и о том, почему она вообще возникла в наших жизнях. А сейчас скажу лишь, что я сразу же отмахнулась от слов Брессинджера. Разве мог Вонвальт оберегать мои чувства тем, что вел себя как последняя сволочь?

Из благоразумия сэр Радомир и Брессинджер больше не касались этой темы, и я никак не могла винить их за это… хотя сама с удовольствием перетирала бы ее часами и разбирала каждую мелочь. Вместо этого мы просидели весь вечер, болтая о пустяках. Я радовалась, видя, что приставы успели помириться после той абсурдной перепалки, которая чуть не закончилась дуэлью.

У меня щемит сердце, когда я вспоминаю тот вечер, как мы трое говорили ни о чем и даже смеялись, пока солнце, ненадолго показавшись из-за низко висящих облаков, наконец не скрылось в Гралльском море. Как же велик соблазн описать все в мельчайших подробностях и сохранить на бумаге те счастливые моменты.

Однако некоторые воспоминания я все же оставлю при себе.

* * *

Той ночью мне снилась одинокая каменная сторожевая башня, стоявшая на бескрайней белой равнине. Сама того не желая, я подошла ближе, хотя страшилась ее до глубины души.

Эта башня уже снилась мне прежде, однако я никак не могла вспомнить, когда именно. В прошлый раз я так и не переступила порог.

Но теперь вошла.

Внутри я увидела каменную винтовую лестницу. С вершины башни доносился чей-то голос, и я страшно не хотела подниматься туда, но остановиться у меня не получалось. Ноги, налившись свинцовой тяжестью, переступали помимо моей воли, шаг за шагом, словно я оказалась под действием какого-то заклятья.

Очутившись наверху, я узнала голос – тот принадлежал сэру Отмару Фросту. Он стоял у амбразуры и глядел на равнину. Вдалеке брел одинокий черный силуэт, который медленно, но неумолимо приближался к нам. У ног сэра Отмара лежал обугленный труп женщины, покрытый волдырями.