Тирания веры

– Увы, все не столь просто. Плут – необычный демон, и таких как он в загробном мире мало. Он только и занят тем, что вмешивается в дела некромантов. И боюсь, что он с радостью замучает тебя до потери рассудка, если ты попытаешься получить от него хотя бы один внятный ответ. Пусть его легкомысленное имя тебя не обманывает – он опасный и злобный дух, и мне тогда не следовало столь долго поддерживать связь с загробным миром.

– Obzinyit utyus, – пробормотал Брессинджер. Это грозодское выражение дословно переводилось на саксанский как «в этом с вами никто не поспорит».

Вонвальт не обратил на пристава внимания.

– Мы знаем, что в то место попадают духи, или души, или «жизненные силы» – как их ни назови, – умерших людей. Но нам неизвестно, один ли это мир со множеством разных мест, как Империя и ее провинции, или же множество различных миров. Неманцы проповедуют, что человека, который в этой жизни ведет себя добродетельно и благочестиво, в загробной жизни ждет рай. Что ж, по моему опыту, иной мир и его обитатели совершенно безразличны к нам и нашим «душам». Человек должен вести добрую и благочестивую жизнь потому, что это правильно само по себе.

– Хорошо сказано, – подал голос сэр Радомир, выковыривая кинжалом грязь из-под ногтей.

– На мой взгляд, загробный мир – это просто иная грань бытия, сцена, на которой главные действующие лица – не люди. И как в нашем мире человека может убить водяной Нефритового моря, или растоптать слон, или отравить змея, точно так же сущности загробного мира могут напасть на душу человека.

– А как же Правосудие Августа? – внезапно спросила я.

Вонвальт покосился на меня.

– Ты о чем?

– Она ведь не мертва. Ее тело продолжает жить в Долине Гейл. Как же вышло, что она оказалась там?

Вонвальт немного помолчал.

– Я и сам задавался этим вопросом. У меня есть две теории. Первая – она в самом деле мертва; в таком случае получается, что для этого хватило лишь гибели ее сознания. Если так, то она никогда не пойдет на поправку, а живое тело в хосписе Долины Гейл – лишь пустой сосуд, который ждет своего конца.

Вонвальт был явно опечален. Он часто скрывал свою душевную боль за холодными, бесстрастными словами.

– А вторая теория?

– Вторая полна догадок и предположений, ведь знания мои очень ограниченны. Существует еще одно место, через которое можно попасть в священные измерения. Его называют Городом Сна. Он не имеет отношения к чистилищу, к Эдаксиму. Это отдельное измерение. Если Правосудие Августа не мертва, то она, возможно, застряла там, между мирами. Эту теорию частично подтверждают твои слова – что Реси поневоле очутилась там, где ей быть не дозволено.

– Я тут подумал, – вдруг произнес сэр Радомир. – А кто сказал, что загробная жизнь не может оказаться истинной формой бытия? И то, что мы переживаем сейчас, – это просто какая-нибудь «предзагробная» жизнь? – Как всегда, за его неотесанной манерой речи скрывался острый ум.

Вонвальт улыбнулся.

– Вы – рохсианец, – сказал он. – Вас наверняка заинтересует труд Правосудия Эммериха Рохса.

– Очень в этом сомневаюсь, – пробормотал сэр Радомир, не отрывая взгляда от своих ногтей. Брессинджер усмехнулся.

– Некоторые места загробного мира подробно описаны в старых книгах. Не забывайте – неманцы путешествовали туда задолго до того, как возник Орден магистратов. Из церковных канонов можно почерпнуть уйму любопытных сведений, хотя они и перемежаются откровенной чепухой. Например, в труде неманца Клотилдиса Геро упоминается Оссийское море и костяное побережье, которое оно омывает. Вы, несомненно, слышали о Разбитой Тропе и Чертогах Преисподней. Это…

– Подождите, вы хотите сказать, что Преисподняя в самом деле существует?

Вонвальт нетерпеливо помотал головой.

– Ты меня не слушаешь. Я говорю, что многие годы неманская Церковь, Орден магистратов, их ученые, священники, Правосудия и многие другие исследовали места загробного мира и придумали им разные названия. Некоторые были наречены сообразно нашим предубеждениям, другие – как полагается в академических исследованиях. – Сэр Конрад свел указательные пальцы вместе, а затем развел их в стороны. – Однако есть большая разница между тем, что мы, мыслящие создания, думаем о том мире и его обитателях, и тем, что они представляют собой на самом деле. Мне не приходит в голову лучшего сравнения, чем то, что я уже упоминал: для некоторых сущностей мы подобны насекомым, до которых им нет дела, а для других мы корм и добыча. Но будет безумием пытаться проводить параллели с миром смертных. Мы, люди, часто приписываем человеческие качества и чувства животным… Нема, да и неодушевленным предметам тоже, даже когда делать это просто смешно. – Он кивком указал на Генриха. – Генрих – пес, и все же мы часто ведем себя так, будто он способен испытывать чувства, лежащие за рамками его умственных способностей.

– Но вы ведь говорили, что некоторые из этих сущностей злы, – заметила я.

– Они кажутся злыми. Хелена, напомни мне определение такого преступления, как убийство.