Тирания веры

Оказавшись рядом с дверью, я прижалась к ней ухом. Ничего не расслышав, я потянула за тяжелую железную ручку, но тут же услышала позади себя шаги. Резко обернувшись, я увидела, что ко мне приближается женщина – судя по платку, монахиня. Ее походка была чеканной, неестественной.

– Что ты делаешь? – спросила она, нахмурившись. Казалось, этот вопрос озадачил ее саму.

Я замялась и наконец ответила:

– Ищу уборную.

– Что ж… там ее нет, – сказала она. Речь монахини звучала медленно, словно каждое слово было ей незнакомо и впервые слетало с ее уст. – Как тебя зовут?

Меня удивило, что она столь странно и столь грубо говорит со мной, ведь в ее глазах я была храмовником. В других обстоятельствах я, возможно, исполнила бы свою роль получше, притворилась оскорбленной и устроила бы ей словесную взбучку. Но мысль о том, что я – лазутчик в стане врага, заставила меня сдержаться.

– Тебе какое дело? – спросила я. – Мне нужно лишь облегчиться, а потом я уйду.

Несмотря на боязнь разоблачения, я все же сумела нагрубить ей в ответ.

Монахиня ничего не ответила. Несколько мгновений она стояла молча и глядела прямо перед собой. Затем содрогнулась и повернулась ко мне.

– Прости мне мою дерзость, – заговорила она бесцветным голосом. – Ночь была долгой. И многие. Из наших братьев и сестер в Неме. Не доживут до утра.

Я нахмурилась, озадаченная столь необычными паузами, и неуверенно ответила:

– Я понимаю.

– Кто ты? – снова спросила она меня. В тот же миг я увидела в конце коридора еще одну монахиню – она миновала нас, вышагивая точно таким же странным образом. Казалось, что они изображают какой-то причудливый, неестественный марш.

– Пожалуйста, ты можешь провести меня в уборную? – повторила я.

Женщина на мгновение призадумалась.

– Да, конечно, – внезапно ответила она, и ее голос неожиданно громко разнесся по тесному подземному коридору. – Иди за мной.

Монахиня повела меня по катакомбам замка. Глядя на ее необычную походку, я усомнилась в собственной манере ходить. Мы отошли еще дальше от лазарета и попали в короткий низкий коридор. Чтобы войти в него, мне пришлось пригнуться. На миг я подумала, что сейчас на меня нападут, но вместо этого монахиня распахнула дверь, как две капли воды похожую на ту, что я пыталась открыть перед этим.

– Я тебя не узнаю, – вдруг сказала она. В ее голосе не было упрека; она словно говорила о погоде.

– Ну да… – вяло произнесла я. Что еще я могла ответить?

Несколько секунд она стояла не шевелясь. Затем неловко указала на дверь.

– Проходи. Я подожду тебя.

– В этом нет нужды, – немедленно ответила я, снова пожалев, что со мной нет Генриха.

– Нет, – согласилась она, но больше ничего не сказала.

Я помедлила, затем косо посмотрела на монахиню. Она не шелохнулась. Нахмурившись, я вошла и закрыла дверь.

Отхожее место представляло собой простое деревянное сиденье с дырой и глубоким провалом внизу. Над моей головой, в кованом подсвечнике, горела одинокая свеча. Я услышала журчание бегущей воды и, заглянув в дыру, увидела там поток, бегущий по тесному закрытому каналу, – вероятно, воду для него брали из реки Стром, точно так же, как и для рва вокруг Керака.

Раздался стук в дверь, и я вздрогнула. «Чтоб ее», – со злостью прошептала я одними губами.

– Ты там?

– Да уйди же ты, – огрызнулась я.

– Я подожду, – не уступила монахиня, а затем озадаченно прибавила: – Кто ты? Я тебя не узнаю.

Я недоверчиво оглядела уборную. Монахиня явно повредилась рассудком, обезумела. Что же с ней произошло?

Мое горло сжалось. Стиснув зубы, я сжала руки в кулаки. Я не знала, что делать. Никакая уборная, конечно же, была мне не нужна, ведь эля я выпила совсем немного, однако я все же опустилась на сиденье. Тяжелый хауберк давил на меня, в жарком, удушливом подземелье замка было почти нечем дышать, и лишь из отхожей дыры благодаря проточной воде шел прохладный воздух.

Я немного поразмыслила. Вспомнила о метках, которые видела на стене под крепостным валом Зюденбурга, там, где взрыв обнажил фундамент замка. Брессинджер говорил, что имперские инженеры помечают такими символами места, где проложен водопровод.

Эта нить мысли привела меня к другой. Не так давно Вонвальт рассказывал мне о новых сованских замках, которые возводились в Ковоске, и о том, какие чудеса инженерной мысли были в них заложены. Он говорил, что зимой под половицами гуляет нагретый воздух, а по трубам течет горячая вода, и таким образом в комнатах сохраняется тепло. Летом же, наоборот, через вентиляционную шахту гонят холодную воду, и комнаты остужаются. Так, может быть, тот же канал, по которому вода уносила отходы, где-нибудь разветвлялся и гнал холодный воздух в какой-то подземный зал?

Мне вспомнились слова умирающего храмовника, сказанные всего несколько минут назад. Едва упомянув Клавера, он сразу же заговорил о внутреннем святилище.