Я услышала голоса задолго до того, как что-либо увидела.
Ползла я минут десять или пятнадцать, медленно, чтобы меня не услышали, и наконец очутилась у отверстия шириной примерно в четыре фута. Через него в туннель проникало тусклое свечение пламени и поток теплого воздуха, к которому я уже привыкла.
Я легла у края отверстия и прислушалась.
– …кто-то из носителей погиб, – донесся до меня мужской голос.
– Да, эти конструкты всегда нестабильны, – ответил ему второй. – Связь между телом и духом несовершенна. Наверное, дух сам вырвался на свободу и убил носителя.
– Может, и так. Я не знаю, как это произошло, лишь чувствую его гибель. Эту дрожь ни с чем не спутать.
– Если честно, – произнес второй голос, теперь уже немного тише, – я этому рад. Не нравится мне, что они бродят по крепости. Да и проку от них не так уж и много. Вот от кого они должны нас защищать?
Меня охватил ужас, когда я вдруг поняла, что они говорят об одержимой монахине, которую я совсем недавно лишила жизни. Неужели она была искусственно сооруженным конструктом? Неужели ее лишили сознания, чтобы впустить в тело часового, обреченного бродить по коридорам Керака и выискивать незваных гостей, как свинья, вынюхивающая трюфели? Если так, то Брессинджер был в гораздо большей опасности, чем я думала. Нужно было действовать как можно скорее, но я ничего не могла сделать.
Послышался легкий шелест ткани – видимо, второй говоривший пожал плечами.
– Не сомневайся в решениях обенпатре, брат. Он ничего не делает без веской причины.
Отворилась дверь, и оба мужчины замолчали. По каменным плитам застучали сапоги, зазвенела кольчуга, и внутрь, судя по всему, вошли несколько человек. Несколько минут я ничего не могла разобрать: вошедшие заговорили одновременно, и их голоса эхом отражались от стен зала. Тот, похоже, оказался больше, чем мне подумалось поначалу.
Затем я кое-что почувствовала – нечто сродни тому, что я ощутила на поле боя. На краю сознания раздался едва различимый гул. Я ощутила во рту медный привкус, а еще вибрацию, проникшую даже в мои зубы. К оранжевому свету факелов примешалось яркое зеленое свечение, и я отползла на несколько футов назад, испугавшись, что на стене воздуховода появится моя тень.
Стиснув зубы, я распластала руки по каменному полу. Ощущение было ужасным. Меня стало одолевать сильнейшее дурное предчувствие, неясный страх, проникший в каждый уголок моей души. Я подтянула повыше ворот моего сюрко и закусила ткань, испугавшись, что закричу от охватившего меня всепоглощающего ужаса, и тогда меня поймают. Пот пропитал мою одежду, каждый мускул моего тела напрягся, и я стала ждать, когда это закончится. Казалось, будто меня хватил припадок.
Наконец трескучее яркое сияние угасло.
– О нет, – с почти комичным ужасом и удивлением произнес чей-то голос. Затем полыхнула зеленая вспышка, такая яркая, что на миг я увидела перед собой на стене тень скелета; после этого раздался хлопок, похожий на то, как лопается упавшая на пол дыня, на стену брызнули знакомые алые капли, и я услышала хор стонов, полных смятения.
Хорошо, что перед этим я прикусила свой сюрко, иначе в тот миг я бы тоже завизжала. Мой взгляд был прикован к красным брызгам, которые влетели в туннель через вентиляционное отверстие. В них виднелись кусочки плоти, и говорило это лишь об одном – кого-то разорвало на части. Однако я не слышала грохота и не чувствовала едкого запаха, которыми обычно сопровождался взрыв черного пороха.
– Проклятый
Клавер.
Меня вновь сковал страх. Нема, зачем я только сюда
– Казиваровы клыки, – сказал другой мужчина. – Что за дьявольщина сейчас произошла?
– Ты не поймешь, – раздраженно огрызнулся Клавер.
– Я хорошо понимаю, когда кто-то занимается глупостью. Скажи, скольких еще из твоих священников разорвет в моей крепости, как перезрелую дыню? Я уже сыт по горло кретинами, которые подрываются на черном порохе; не хватало еще, чтобы кто-то занимался тем же при помощи чар.
Это мог быть только маркграф Владимир фон Гайер.
– Проявите уважение! – рявкнул Клавер, видимо, обращаясь к кому-то другому. Он не обратил внимания на тон фон Гайера. – Не стойте на месте! Начинайте убираться!
– Одного не пойму, – продолжал маркграф. – Ведь я видел, что вытворяли твои люди на поле боя. Почему же…
Клавер испустил тяжелейший вздох.