Тишайший (сборник)

Гаврила Демидов, правитель восставшего Пскова, затаясь, подсматривал в окна собственного дома. Дом был полон женщин – сестер Доната, но видел Гаврила только одну – Варю. Он знал, как стыдно подглядывать, но ничего поделать с собою не мог.

Она ухаживала за всеми за столом. Она уложила всех спать. Потом в одиночестве молилась, освещенная золотистыми огнями лампад. И наконец, сидела у темного окна и глядела в ночь.

Что она хотела увидеть?

Кого она распахнутыми настежь огромными глазами хотела вызвать из тьмы?

Гаврила, одурев от счастья – ведь он любил! – ткнулся лицом в оконце и поцеловал его.

Варя вздрогнула.

Ей померещилось лицо в окне. Не испугалась. Прильнула к слюдяным чешуйкам и, загородив лицо от света ладонями, смотрела на улицу. Гаврила, прислонясь спиной к бревнам, стоял в простенке, боясь пошевелиться, боясь дышать.

Как ему хотелось взять эту девушку на руки! Снять с нее заботы о старых и малых, уложить в постель, укрыть, как маленькую, одеялом до подбородка. И потом взлететь над нею доброй птицей и, крыльями покачивая плавно, охранять ее покой и сон.

Пани разбудила Доната.

– Тебе пора, – она засмеялась, – в тюрьму.

Он тоже засмеялся, легко вскочил с постели, оделся. Пани принесла ему завтрак. Он поел, набил карманы сладостями. Поцеловал Пани. И вдруг замешкался, выбирая между дверью и окном.

Пани опять засмеялась:

– Ступай в дверь – на улице темно.

Донату тоже было весело.

– Кто знает, не следят ли за нашими дверями. Давай веревку.

Когда он оседлал подоконник и в последний раз поцеловал Пани, чтобы через мгновение спуститься с небес на землю грешную, она ему сказала:

– А ты знаешь, Ордин-Нащокин велел сказать, что помнит тебя.

– Он в городе?

– Не знаю, где он, но весточка была.

– Ах, Пани, ну их всех!

И Донат беззаботно скрылся за окном.