Тишайший (сборник)

Часть вторая Осада

Ждали

Псков готовился к осаде. Гаврила Демидов объявил набор в ополчение.

Ныне все во Пскове были заняты делом. У пообветшалых Петровских ворот поднимали каменную стену, ставя на ней деревянную тарасу – сруб, набитый камнями и землей. Следить за стройкой вызвался Ульян Фадеев. Старался вовсю. Сам бревна таскал, сам камни возил. Да весело, с шутками. Народ в Ульяне души не чаял. Легкий человек.

Заглянули было мужички в винный погреб Собакина, принесли вино на стройку, а Ульян тут как тут.

– Ну нет, – говорит, – какая же от вас, пьяных, работа. Если уж это вино выпить надо, так давайте прибережем его для праздника. Вот как поправим стены да башни да отгоним князя Хованского, тогда и погуляем. Согласны?

– Согласны!

– Все согласны?

– Все!

По рукам ударили – и за дело.

…Чернеца Пахомия и Якова с Болота отправил Гаврила-староста в Печоры. В Печорском монастыре было много пороха и свинца. Монахи там все мастеровитые: латы ковали и копья. Хлебные запасы в монастыре были огромные. Коли станут Печоры за Псков, Хованскому худо придется.

Гаврила-староста разослал по всей Псковской земле верных людей с наказом, чтоб крестьяне хлеб в землю зарывали, а скот гнали в лес. Пусть московские воеводы кормят свои полки чем Бог пошлет.

Грамоты Томила Слепой писал, а печать на те грамоты ставили воеводскую. Под страхом смерти прикладывал к ним руку князь Львов, псковский воевода, а дьяк его от себя приписку писал.

Летели сеи грамотки во все псковские города, и воеводы ослушаться их не смели. Да хоть и ослушаешься, толка никакого. Гдовский воевода Семен Крекшин и рад бы за государя не только постоять, но и смерть принять, да куда там – живота гдовские бунтари воеводу лишить не хотели. Зачем? Пусть живет, добрая душа! Получил Крекшин из Пскова приказ от воеводы Львова присоединиться к мятежу и с радостью ответил, что готов идти против московских бояр, но вот беда: город худ, сидеть в нем в осаде трудно, а хлеба в городе много, и тот хлеб из Гдова, если Пскову нужно, он, Крекшин, готов послать, сколько укажут.

Плакал Семен Крекшин, читая грамоты свои, – ему их показывали, приносили в тюрьму.

Максим Яга по настоянию Гаврилы осмотрел все псковские пушки. Их почистили, принесли к ним ядра и порох, приготовили к бою.

Донат с Прокофием Козой ездили в те дни по монастырям, поднимали братию. Те, что победней, на ком лежала в монастырях вся черная работа, с охотой садились на коня.

Однажды поутру сполошный колокол позвал защитников на стены. К городу, к Варлаамовским воротам, шел большой конный отряд.

Пушкари спешно зарядили пушки, Максим Яга построил в боевой порядок стрельцов. Но воевать не пришлось: слишком беззаботно ехали всадники, и, когда они приблизились на выстрел, псковичи узнали в предводителях конницы Доната и Прошку Козу.

Ворота отворились, и сияющий Донат крикнул Гавриле, который перешел из башни на стену:

– Принимай, староста, воинов!

В отряде было человек сто пеших и две сотни конных. Не малая сила. А тут еще объявил горожанам Гаврила, что города Остров, Изборск и Гдов перешли на сторону Пскова.

Улицы ликовали.

Москва показалась далекой и неопасной. Уже не бояр ругали, а в открытую говорили о том, что Псков-де и самого царя заставит слушать голос всегородних старост. Новгород – трус, сдался Хованскому. Ничего, псковичи Хованского побьют и Трубецкого побьют, коль придет. Тогда хочешь не хочешь государю придется выполнить волю народа. Прищемят псковские воеводы хвост. И дворянству наука.