Тишайший (сборник)

Солнце не в помеху – само ласкается, трется о щеку, как голубок прирученный. Ветер кузнечиком. Вспрыгнет на нос, на одной ножке постоит, в ноздрях пощекочет горьким травяным духом, и глядь – уже на лбу. Подует, как на кипяток, тронет волосы, словно белка хвостиком махнет – и такое чудное спокойствие по всему телу, словно сам стал весенней землей, а в тебе, в недрах твоих, ручьи текут полные, добрые, не ради озорства – ради всеобщей земной благодати.

Глядел Донат в небо. Уж такая синь – закроешь глаза, а все равно сине. Ну и, конечно, повернулся Донат на бок – в сон потянуло. Ухом коснулся земли, а земля гудит, будто улей в ней. И вдруг через пчелиный тот гул – лошадиный топот. Зябко стало.

Лежал Донат за изгородью. Вокруг Пскова деревеньки малые кучками, как опята. То холм усыпят избами, то низинку. То к лесу прижмутся, то на поле выскочат. В такой вот деревеньке и стоял с тридцатью молодцами новоприборный пятидесятник. Царь таковым чином пока что не пожаловал Доната, зато Гаврила Демидов повеличал.

Князь Хованский был уже близко. И Псков готовил ему встречу.

Земля не обманула Доната. К овечьему загону, под забором которого он лежал, прискакал всадник:

– Показались!

Донат недовольно хмыкнул, потянулся, сел. Стрельцы, прослышав о том, что войска Хованского близко, прибежали к своему пятидесятнику, как цыплята к наседке. Донат, скрывая от людей волнение, тщательно завернул ноги портянками, не торопясь натянул сапоги и, все еще сидя на земле, посмотрел на гонца:

– Чего на коне торчишь? Слезай! А то Хованский увидит твой горшок и сбежит со страху!

Шутка была тяжелая, но все охотно засмеялись. На гонце и вправду шлем был неуклюжий – горшок горшком.

Донат встал:

– Будем действовать, как велено. Если Хованский на деревеньку наскочит – вступим в бой. Если пойдет мимо – пропустим. Ударим по обозу. Наше дело – обоз… А теперь, воины, пошли-ка спрячемся. Да получше.

Решил Донат увести своих на зады, к трем прошлогодним стогам соломы.

Стрельцы прятались с удовольствием, пятидесятнику пришлось прикрикнуть на них:

– Вы не больно-то вглубь лезьте! А то вас и не найдешь.

Тут подошел к нему крестьянин с косой на плечах:

– Ворог – на порог, а вы – в солому!

– Не твоего ума дело, мужик! – огрызнулся Донат.

– Куда ж нам до вашего брата. Мы косы изготовили для встречи князя, на вас надеялись, а вы как сметану лопать – первые, а как дело до войны – так вона.

– Как тебя зовут? – нахмурился Донат.

– Не пугай, не из пужливых! – ответил крестьянин. – Иван Сергушкин я.

– Я тебя не пугаю, Иван Сергушкин. У нас от Гаврилы-старосты особый приказ. Нам на рожон лезть не велено. Понял? И вам я лезть на рожон не велю. Если Хованский или какой отряд его войдет в деревню, приказываю тебе встретить его хлебом-солью… А вот когда мы в бой пойдем, тогда помогай.

– Это с кем же мы воевать-то будем, коли к Хованскому велишь с хлебом-солью идти?

– С обозом его!

– С обозом? – задумался Сергушкин. – Дело. Без харча воевать не можно.

– Ну, так ступай к мужикам. Вели им сидеть до поры смирно.

Сергушкин хотел уйти, но Донат остановил его:

– Помоги-ка мне на стог залезть.