Тишина

– Узнал по голосу, молодой человек. Сейчас. Если потерпите.

Далекий щелчок - это положили трубку на стол, потом неясный говор в мембране и ее голос:

– Костя?

Неужели так просто можно сказать: "Костя?"

– Я жду тебя, - тихо сказал он, глядя на ее фотокарточку: ветер все прижимал юбку к ее коленям, я жарко, как перед грозой, светило летнее солнце. Сколько тогда ей было лет?

– Ты ужасающий экземпляр, - сказала Ася со смехом, и голос и смех ее имели свое значение, понятное только ему.

– Я жду тебя. Вот… и все, - повторил он, не отрывая взгляда от фотокарточки (о чем она думала тогда, защищаясь книгой от солнца?). Он сказал: "Я жду тебя", вкладывая в эти слова свое значение, которое лишь она могла ощутить и понять по звуку его голоса. - Я жду тебя. И как видишь - немного люблю тебя… Чепуха? Дичь? Сантименты? Позвонил муж, оторвал от работы? И лепечет какую-то чепуху. Идиотство, конечно. Так и скажи этому профессорскому баритону. Я просто соскучился. Я так соскучился, что мне хочется выпить…

– Какой же ты у меня дурачина, Костя! Ужасный! - сказала Ася и опять засмеялась. - Ты просто Баран Иванович, ты понял? Я не буду задерживаться.

– Я жду тебя.

И, уже повеселевший, Константин соскочил со стола, прошел в первую комнату, насвистывая, выудил из глубин буфета начатую бутылку "Старки". Налив рюмку, он выпил, затем сказал: "Есть смысл" - и закусил кусочком колбасы. А после этой рюмки и пахучего кусочка колбасы вдруг почувствовал, что сильно голоден, и почему-то захотелось яичницы с жареной колбасой, - последний раз ел вчера в четыре часа дня.

В кухне пустынно, тепло после готовки квартирных завтраков. Методично капала вода из крана.

Константин с грохотом толкнул сковородку на плиту, начал с таким веселым нажимом резать колбасу, что кухонный столик закачался, зазвенели, стукаясь друг о друга, баночки из-под майонеза. И тотчас услышал бормотание, посапывание в дальнем конце кухни - как будто проснулся кто-то там от грохота сковороды.

Константин взглянул, почесывая нос.

– Это вы, Марк Юльевич? Кажется, вы стоите на карачках? Потеряли что-нибудь? Будильник? Ходики? Бриллиантовую "Омегу"?

Марк Юльевич Берзинь, заведующий часовой мастерской, латыш, новый сосед, по какому-то сложному обмену переехавший с семнадцатилетней дочерью в смежные комнаты Быкова, стоял на четвереньках под своим кухонным столом, повернув лысую голову в сторону Константина; хищно поблескивала лупа в глазу, спущенные подтяжки елозили по полу.

– Вы напрасно острите, вы понятия не имеете, - сказал он. - Я всегда говорил: мыши - это позор советскому быту. Мы живем не где-нибудь в Аргентине. Я, как дурак, расставляю мышеловки по всей кухне. Я разорился на мышеловках. - Марк Юльевич вздохнул. - Вы посмотрите. Наклонитесь, наклонитесь.

Константин заглянул под стол Берзиня.

– Не очень доходит, Марк Юльевич.

– Дойдет, - коротко сказал Берзинь, - когда пообивает пальцы о защелку. С меня хватит этого опыта. Ползая под столом, я окончательно расстроил нервы. - Он деловито нацелился лупой на мышеловку, поставленную возле мусорного ведра. - Вы только взгляните: аккуратно объела сало - и удрала. Как это действие называется?

– Да черт с ними, - засмеялся Константин. - Плюньте на мелочи!

Берзинь вылез из-под стола с возбужденными жестами человека, который должен что-то доказать, движением брови освободился от лупы (она упала ему в ладонь) и закачал лысой головой.

– Это скороспелые выводы! Вы посмотрите - здесь была крупа? Что сейчас?

Он снял с кухонной полки стеклянную банку, поставил на плиту перед Константином. В банке среди шелухи гречневой крупы сидела мышь, носик дергался, обнюхивая стекло, ушки прижаты испуганно, лапки подобраны под себя. Марк Юльевич рассудительно заметил:

– Она сожрала крупу я не смогла вылезти. Вы думаете, это просто мышь? Нет! Разносчик чумы, бешенства и других заболеваний. Я не могу допустить, - в квартире есть женщины и дети. Моя дочь, как ребенок, боится мышей. Я понимаю Тамару. Думаю, что и ваша жена не очень довольна, когда мыши играют в кастрюлях. Надо бороться… Мы - мужчины… Мы это забываем.

– Наверно, - ответил Константин охотно. - Что вы будете делать с этим представителем грызунов? Пристукните ее шваброй. И к черту - мусор!

Берзинь поправил на плечах подтяжки, просунул большие пальцы под них, начал воинственно ими пощелкивать.

– Где швабра? - спросил он. - Вы совершенно правы!

Марк Юльевич нашел взглядом швабру, однако все медленнее щелкал подтяжками, раздумывая.

– Мм… Нет, - проговорил он. - Это жестоко.

Вздохнув, он двумя пальцами взял банку, подошел к окну и не сразу открыл вмерзшую форточку, - крупные хлопья залетели в кухню, тая на голой макушке Марка Юльевича. Он поежился, но все же вытряхнул мышь из банки в снег, после чего воинственно заявил Константину:

– Вот так мы будем делать.

И, храбро выпрямившись своим маленьким круглым телом, подтянув выступавший из просторных брюк живот и похмыкав носом, спросил грозно"

– У вас какие часы? Марка?

– Швейцарские. Еще фронтовые.