Тишина

– Константин Владимирович! - с укоризненной мягкостью проговорил Соловьев и сделал расстроенное лицо. - Ай-ай-ай, я с вами разве ссорюсь? Разве был повод?

– Простите, - Константин поднялся. - Мне можно идти? У меня в пять - смена.

– Одну минуточку. - Соловьев тоже встал. - Потерпите одну секундочку.

Он взял Константина за пуговицу, словно бы в раздумье покрутил, нажал на нее, как на звонок; доброжелательной мягкости не было на его лице - сказал твердо:

– Да, хорошие ребята. Не сомневаюсь. Но как вы относитесь к тому, что у одного из ваших шоферов есть огнестрельное оружие, которое он пускает в ход с целью угрозы? Как вы назовете это, Константин Владимирович? Потом разрешите еще вопрос. После войны вы работали шофером у некоего Быкова Петра Ивановича?

– Да, работал, а что?

– Вы не ответили на первый вопрос.

Безмолвно Соловьев склонил набок голову, точечки зрачков обострились, застыли, прилипнув к зрачкам Константина, этим молчанием и взглядом испытывая его.

– Вы, к сожалению, ошибаетесь, товарищ Соловьев! - глухо проговорил Константин, беря с сейфа шапку. - Вы глубочайшим образом заблуждаетесь. Вы сами говорили: сигналы бывают ошибочны. Так разрешите мне идти?

Не отводя зрачков от лица Константина и не меняя позы, Соловьев проговорил отчужденно и размеренно:

– К сожалению, я уже ничем не смогу вам помочь. Если кое-что подтвердится! До свидания, Константин Владимирович. На этой бумажке мой телефон. Возьмите. Может быть, пригодится. Желаю вам счастливой смены. Надеюсь, этот разговор был между нами…

"Вот оно что!" - подумал он.

В парке не было ни Плещея, ни Акимова, ни Сенечки Легостаева - выехали на линию.

Знакомый звук моторов, не прекращаясь, толкался в стекло, в цементный пол, в стены; эхом хлопали дверцы; усталой развалочкой шли шоферы от прибывавших из рейсов машин, толпились возле окошечка кассы, считали деньги, бережливо вытаскивая их из всех карманов, держали путевые листы; нехотя переругивались с дежурным механиком, щупающим царапины на крыльях, ударяющим носком ботинка по скатам. Были обычные будни, к которым Константин привык, которые были такими же естественными, как сигареты в кармане.

Но Константин, выйдя из коридора отдела кадров, сразу почувствовал какое-то резкое смещение, какую-то угловатую и тусклую неверность предметов, испытывая странное отъединение от всего этого, точно и звуки, и голоса, и машины, и лица шоферов, и солнце в окнах - все было временным, непрочным, не закрепленным в своей привычной реальности.

"Михеев! - подумал он, ища глазами. - Михеев!"

И Константин даже обрадовался: "Победа" Михеева ожидала на выезде, и он стоял возле. Была видна спина его, широкий и сильный наклоненный затылок. Михеев тряпочкой аккуратно протирал капот, закраины крыльев, но локти его двигались сонно, и спина, обтянутая полушубком, казалось, тоже спала.

"Вот он, Михеев! Вот он…"

– Люблю я тебя, Илюша, и сам не знаю за что! - проговорил Константин и сзади уронил руку на плечо Михееву.

Тот, вскрикнув, испуганно обернулся, длинные волосы щеткой легли на воротник, зеленоватые глаза округлились.

– Ты… зачем меня?.. Ты что?

И Константину показалось - Михеев ждал его.

– Ничего страшного. А все же мне кажется, что ты сволочь, Илюшенька! - сказал Константин, не отпуская напрягшееся плечо Михеева. - Очень похоже! Я не ошибся?

Михеев вырвал плечо, ощетинившимся медведем отпрянул в сторону, щеки побелели.

– Ты чего пристал? Сильный, что ли? - придушенно выкрикнул он. - Драться будешь? - И суетливым движением раскрыл дверцу, схватил гаечный ключ на сиденье. - Не подходи! Я тебе - смотри! Оглоушу! Пристал!..

– Предупреждаю, заткнись!

Константин шагнул к нему, взялся за отвороты полушубка Михеева, с силой придавил спиной к дверце, так что тяжко дернувшаяся рука его, в которой был ключ, зацарапала по металлу, - и пошел к своей машине с невылитой, тошнотворной в эту минуту ненавистью к Михееву, к себе, к своему бессилию.

– Константин Владимирович!

Навстречу от курилки пробирался среди машин Вася Голубь, его сменщик, совсем мальчик, с мускулистой фигурой гимнаста; приблизился, сияя весь. Он грыз вафлю, раскрытую пачку протянул Константину.

– Подкрепитесь! Лимонная. Ждал вас, ждал! Запоздали. Я вам даже записку написал, в машине оставил. С драндулетом все в порядочке, немного тормоз барахлил - подтянули. Возьмите вафлю, какие-то лимонные стали выпускать! Как у вас перед сменой?

– Прекрасное настроение, - сказал Константин. - Дай-ка попробую вафлю. Все хорошо, Вася.

Выехав из парка, он откусил кусок от вафли. Вкус ее был приторно-вязок, душист, как тройной одеколон. Он выбросил вафлю в окно, закурил терпкую и горькую сигарету.

8

– Нас, пожалуйста, на Тверской бульвар.