Тишина

– Что ж, поеду в другое место.

– А если и в другом месте? Пятно ведь везешь. И какое пятно!

– Поеду в третье.

– Значит?..

Гнездилов, хмыкнув, пытливо обвел Сергея черными глазами, а крупная его ладонь не спеша поглаживала шею, наголо, до синевы бритую голову.

– В грузчики пойду, - ответил Сергей. - Или рыть землю.

– От отчаяния?

– Нет. Я в войну много покопал земли.

Было долгое молчание.

– Вот что! - наконец сказал Гнездилов, и рука его тяжело опустилась на стол, где лежали документы Сергея. - Ты знаешь, куда приехал? Хорошо знаешь?

– Знаю.

– Так вот что - пойдешь рабочим в комплексную бригаду на "Капитальной". Понял, что это такое? Осваивать в лаве новый комбайн. Изучал у Морозова небось?

– Да.

– Ну вот. Предупреждаю, на третьем участке все сложно. Все вверх ногами. Сто потов с тебя сойдет, ночей спать не будешь, ног и рук не будешь чувствовать - такая работа! Ну?

"Рабочим комплексной бригады? - мысленно повторил Сергей. - Что он сказал - рабочим комплексной бригады? Он что, шутит?" И немедля он хотел сказать, что очень хотел бы этого, но проговорил вполголоса и сдержанно:

– Вы, кажется, забыли, что я…

– Я ничего не забыл! - жестко перебил его Гнездилов и снял трубку телефона. - Ты мою память еще узнаешь. Я все дела твои изучу, парень, и запомни; глаз с тебя спускать не буду.

– Значит, вы серьезно?.. - почти шепотом выговорил Сергей. - Спасибо… Я ведь… я ведь готов был и в грузчики, - доверительно и тихо добавил он. - Мне уже было все равно, Аким Никитич.

Телефонная трубка задержалась над столом, Гнездилов строго покосился из-под бровей.

– А не справишься с работой - в грузчики, в сторожа переведем! Это обещаю. - И, набрав без спешки номер, заговорил своим крепким голосом: - Бурковский? Привет, мученик! Опять горишь? Долго у тебя будет дым без огня? Когда я на твоем месте сидел, у меня, брат, дыма не было! Врубовки? А ты проси и врубовки! Что, я тебе буду ходатайства писать? Нажимай, требуй, из рук выхватывай! Экий у тебя дамский характер! Вот что. Закажи от своей шахты номер в гостинице и давай немедленно ко мне. Разговор есть. Ну! - Бросив трубку, он тяжело поднялся над столом, проговорил: - Давай, Вохминцев. А через месяц позову тебя сюда. И спрошу на всю Ивановскую. Спрошу строго. Иди. Гостиница направо за углом. Рядом. Сегодня отдохнешь, а завтра - под начальство к Бурковскому. Твой начальник участка. Если он тебя возьмет. Тут я, знаешь, не виноват.

Только возле самой гостиницы он понял, что произошло. Он еще не верил в то, что он будет жить здесь и что сюда может приехать Нина. Моросило. Расстегнув плащ, откинув капюшон, Сергей стоял около подъезда каменной, по-видимому недавно выстроенной, четырехэтажной гостиницы с новенькими вывесками: "Парикмахерская", "Ресторан" - и не входил в нее, - сдавливая дыхание, билось сердце, и он губами ощущал - дождь был тепел.

А вся неширокая улица перед гостиницей была затянута водяной сетью, мимо домов двигались, скользили мокрые зонтики, и пронесся, шелестя по мостовой, глянцевито-зеленый автобус, тесно наполненный людьми в брезентовых комбинезонах. И где-то близко звучал в сыром воздухе рожок сцепщика. С лязганьем буферов, замедленно пересекая улицу, прошли к железному копру шахты, черневшему за крышами, товарные платформы, их тяжко подталкивала "кукушка". Пар от нее с шипением вонзался в туман.

Дождь не переставал, и небо было низким, мутным. А он все не входил в гостиницу - смотрел на железный копер шахты, на "кукушку", на платформы, на дома - а по лицу его скатывались теплые капли.

И в эту минуту он чувствовал себя непобежденным.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. 1953 ГОД

1

– Такси, стой!

Человек выскочил из пустого арбатского переулка, спотыкаясь, бросился на середину мостовой навстречу машине, - Константин затормозил; человек закоченевшими пальцами стал рвать примерзшую дверцу и не влез - упал на заднее сиденье.

– До Трубной! Быстрей, быстрей!

Константин из-за плеча взглянул на пассажира - молодое, острое книзу лицо спрятано в поднятом воротнике, иней солью блестел на мехе; кожаный и весь будто скользкий от холода чемоданчик был поставлен на колени.

– Ну а если поменьше восклицательных знаков? - спросил Константин. - Может, тогда быстрей?

– Быстрей - ты не понимаешь? - визгливо крикнул парень. - Оглох?

Ночной Арбат был глух, пустынен, с редкими пятнами фонарей на снегу, посверкивала изморозь в воздухе, на капоте машины, на стекле, по которому черной стрелкой ритмично пощелкивал, бросался то вправо, то влево "дворник".

– Что ж, поехали до Трубной, - сказал Константин.

Когда после синеющего пространства Арбатской площади, без единого человека на ней, с темным овалом метро, пошли слева за железной оградой заваленные снегом бульвары, Константин мельком посмотрел в зеркальце: парень сидел, сведя руки на чемоданчике, шумно дышал в поднятый воротник.