Она отправилась в «Выпивоху» и там, среди немногочисленных посетителей, тихо-мирно потягивающих теплый, с густой пеной, хмельной напиток нашла своего друга Моол Тана. Тот сидел на высоком стуле с тонкими, изящными, изгибающимися в середине друг к другу ножками, — такие делал только древотес из Шалье по имени Стак, их так и называли — «стул-стаки». У других древотесов, пытавшихся повторить успех коллеги, ничего не выходило, с их стульев клиенты падали, ножки ломались, и достичь того же изящества и прочности никак не получалось, как бы те ни старались.
Постояльцы «Выпивохи» часто устраивали поединки на стул-стаках: кто кого собьет первым, и даже ставили медяки на своего протеже. У кого руки длиннее и ловчее, тот обычно и побеждал, ногами-то махать запрещалось, ноги надобно было за узкую часть стула цеплять. Ох, и веселое было представленьице! Особенно когда спорящие, перед тем, как начать неуклюже скакать на длинноногих табуретах, изрядно напивались. Бывало достаточно жутко скорченной гримасы, чтобы соперник свалился и кубарем, под дружный хохот, исчез под столом, где и спал до рассвета. Но сейчас тут царили тишина и полумрак.
«Выпивоха», как и большинство жилищ на побережье, был сплетен из лыка достаточно прочной, но податливой древесины мамбука, в обилии растущего в округе, и покрыт соломой, обагренной кровью жертвенного гуся. «Чтобы кровля не протекала, а стол не пустовал,» — гласила дидорская приговорка любой заканчивающейся стройки.
Пара сонных одиночек нежились в креслах-качалках, потягивая напитки со льдом. Несколько пожилых рыбаков прикладывались к кружкам с пивом. Никого не заботило, что Гаро, возможно, подошла к той черте, переступив которую, люди теряли часть себя и своего прошлого, их совершенно не беспокоило, что Гаро хотелось и кричать, и рыдать, ей было страшно и запредельно волнительно одновременно.
Моол Тан, которого она знала с самого детства, и тот склонился над полупустой кружкой, окунув в нее длинную челку, теребил пальцем ручку глиняного сосуда и никого вокруг не замечал.
— Мне то же самое, — попросила Гаро полнотелого, потного хозяина заведения по кличке Пухляк.
Он отгонял мух от пивной лужи на длинном столе. Гаро каждый раз, разглядывая его мясистое, поросячье лицо, ловила себя на мысли, что вместо маленького, почти незаметного между пухлых щек, носика ему бы больше подошел свиной пятак.
Пухляк лишь удивленно повел бровью: обычно ныряльщицы из гоэм тетушки Зейры пили газировку, и им не полагалось ничего иного, кроме воды.
— Тебе нельзя, — сухо отрезал хозяин.
— А ему можно? — Гаро кивнула на друга, который, услышав знакомый голос, медленно приоткрыл глаза и повернул к ней голову.
— Ему можно.
— Ну тогда повтори ему.
— Он это еще не допил, — не сдавался пухляк.
Гаро бесцеремонно схватила кружку Моол Тана и одним глотком разделалась с его содержимым.
— Допил. Наливай.
Пухляк усмехнулся, изумившись наглости и находчивости девушки, но опустевшую тару обновил, налив из десятиведерного дубового бочонка, стоявшего за спиной.
— А-а-а, ты, — угадал Моол Тан.
— Я. А с тобой-то что, дружок?
Гаро знала, что ему достаточно пары глотков, чтобы опьянеть в хлам, да и без повода он не пил. Хорошо, что он и трезвел так же быстро, а иногда и быстрее. Достаточно было пару раз окунуть головой в чан с холодной водой, и от жалкого, расхлябанного пьянчуги не оставалось и следа.
Моол Тан выглядел моложе своих четырех гвальд, выглядел подростком с простоватым, доверчивым лицом, крепким в плечах, но невысокого роста. А за необычную детскую голову, которая вкупе с крупным телом казалась непропорционально маленькой, детишки его часто дразнили Дынькой. И он страшно смущался этой клички, густо краснея, будто прозвали так не за маленькую голову, а за большую жопу: при неуклюжей походке, он свою пятую точку своеобразно отклячивал.
Ухватив одной рукой за шкирку Моол Тана, в другую взяв кружку, полную пива, Гаро оттащила еле шевелящего ногами друга наружу, к бочке с водой, и провела необходимую процедуру. Безжалостно окуная его в водицу, она добила залпом пиво. Потом вместе они присели на лежащее у входа в «Выпивоху» бревно, служащее местом для ежевечерних посиделок и обсуждения последних новостей, что принес странствующий вестник накануне.
— Фух! — Моол Тан смотрел вокруг выпученными глазами. По его спине и груди струилась вода.
— Лучше? — Гаро потрепала его мокрую шевелюру.
Парень искоса бросил на ныряльщицу полный страдания взгляд:
— Никак не привыкну к твоей лысине. У тебя на затылке родимое пятно. Ты в курсе?
— Да, ты говорил, — вздохнула Гаро. — Не корчи из себя нудявого старика. Тебе не идет.
— «Нудявого»? У меня просто голова другим забита…
— И чем на сей раз?
Ответил Моол не сразу. Он обиженно шевелил губами, тер коленки, то ли на себя обижался, то ли на весь остальной мир — непонятно. Но Гаро его поведение нервировало: что такого должно было произойти, хуже случившегося у нее, чтобы вместо изливания своих бед и переживаний, она теперь готовилась выслушивать беды и переживания товарища?
— Меня выгнали из кузницы, — наконец пожаловался он.