Как дерево не может свой росток,Покинувший приют пласта земного,Скрыть от жары или ветра ледяного,Чтоб он сгореть или вымерзнуть не мог, —Так сердце в узах той, кто столь жесток,Кто поит скорбью, жжет огнем сурово,Лишенное и родины и крова,Не выживет средь гибельных тревог.*Будь чист огонь, будь милосерден дух,Будь одинаков жребий двух влюбленных,Будь равен гнет судеб неблагосклонных,Будь равносильно мужество у двух.Будь на одних крылах в небесный кругВосхищена душа двух тел плененных,Будь пронзено двух грудей воспаленныхЕдиною стрелою сердце вдруг.Будь каждый каждому такой опорой,Чтоб, избавляя друга от обуз,К одной мечте идти двойною волей.Будь тьмы соблазнов только сотой долейВот этих верных и любовных уз, —Ужель разрушить их случайной ссорой?*В ком тело — пакля, сердце — горстка серы,Состав костей — валежник, сухостой.Душа — скакун, не сдержанный уздой;Порыв — кипуч, желание — без меры;Ум — слеп и хром, и полн ребячьей веры,Хоть мир — капкан и стережет бедой,Тот может, встретясь с искоркой простой,Вдруг молнией сверкнуть с небесной сферы.Так и в искусстве, свыше вдохновлен,Над естеством художник торжествует,Как ни в упор с ним борется оно;Так, если я не глух, не ослепленИ творческий огонь во мне бушует, —Повинен тот, кем сердце зажжено.МикеланджелоКондиви.
Находя удовольствие в разговорах с учеными людьми, Микеланджело любил также читать произведения прозаиков и поэтов и особенно уважал Данте, божественный гений которого очаровал его до такой степени, что он помнил наизусть почти все его стихи. Не менее он ценил Петрарку… Но поэзией Микеланджело занимался только как дилетант, запрещая себе делать из этого профессию, постоянно умаляя свои литературные способности и говоря, что в этой области он невежда.
Счастлива была бы Италия, будь у нее больше таких поэтов!
СтендальКнига эта глубоко потрясла меня своей стихийной мощью, своей неукротимой страстностью, нередко граничащей с отчаянием.
…Это буйно рвущаяся из души поэзия…Это не столько стихи, сколько непосредственное выражение муки, горечи, любви и тоски, переживаемые великой, беспредельно великой душой…
Но как раз благодаря своей неистовой стихийности, эти горестные признания могучего художнику потрясают нас с такой чудовищной, почти не укладывающейся в рамки искусства и эстетики, обнаженной человеческой силой.
Т. Манн