Титан

Территория посольства выходила прямо на канал, оставляя лишь небольшой подъезд сбоку. Злоумышленникам негде собрать толпу, устроить демонстрацию против политики Кидань; а другой берег канала занимает линия S-Bahn.

Да, Лю гордился выбором.

Пока не пала Стена.

Такси как раз миновало бывший ее участок, где раньше был чек-пойнт. И Лю вспомнил ту осень.

Когда Стену начали разрушать, даже он, мастер охранительных гармоний, не угадал циклопический масштаб последствий. Лю жалел Стену, неизбежно сравнивая ее с Великой стеной Кидань, простоявшей века и века; подполковник, бывало, проводил долгие часы где-нибудь в лесу поблизости от запретной зоны, медитируя, учась у нее, что это такое – быть Стеной.

Однако – словно буря в тонких мирах, вызванная ликованием толп, ослабила его слух к будущему – не уловил провиденциальное значение случившегося, которое вскоре коснулось и его самого.

Такси остановилось около станции S-Bahn напротив посольства, на северной стороне канала. Лю всегда проходил эти последние двести метров пешком.

По мосту. По ненавистному – хотя страж и не должен ненавидеть – мосту. Мост появился четыре года спустя разрушения Стены. Уже после того, как в Берлин переехали и дипломаты из Бонна, из посольства Кидань в бывшей Западной Германии.

Новые власти взяли – и прочертили широкую, длинную улицу, какой просто не могло быть в разделенном городе. Лю пытался опротестовать строительство. Передвинуть мост подальше от посольства. Изменить геометрию улицы. Сорвать стройку: подкупить подрядчиков, запугать рабочих. Все безрезультатно.

Он встретился с упорством, превосходящим человеческие силы. Это сам разделенный город восстанавливал себя; соединял то, что считалось навеки разъединенным. Лю встретил первенствующую силу чужой гармонии – и проиграл. Это был болезненный урок.

Когда мост построили, старик-садовник, мастер Фу, что ухаживал за сосной с хребта Фадан, сообщил Лю, что сосна выпустила новую ветвь: неуместную, уродливую, нарушающую баланс и ауру дерева. Однако они оба не решились ее удалить, и изогнутая ветвь торчала вбок, как незаконченный пролет.

Ширина моста – шесть автомобильных полос. Даже сузить не получилось! Мост был как театральная сцена, которую возвели напротив посольских окон, напротив кабинета Лю в центре фасада.

А пешеходная часть и велосипедная дорожка? Вместе – целый вытянутый плац! Лю еще по чертежам понял, что на ней можно будет собрать пятьсот, шестьсот человек. Он уговаривал строительных чиновников заузить хотя бы ее, ссылался на договоренности с прежними властями, на стандарты безопасности посольства… Но слышал в ответ одно и то же: “проект предусматривает совмещение пешеходного прохода и двусторонней расширенной велосипедной дорожки”.

Лю понимал, что тут нет второго дна. Происходящее – не спецоперация. Не игра контрразведки. Это сам Берлин, выходит, зло пошутил над Лю. Берлин и его молчание.

Кое-что Лю сумел исправить. Посадил деревья, чтобы они прикрыли фасад. Но деревья, будто в насмешку, неохотно принялись, плохо росли. И он сосредоточился на внутреннем: провел годы, исцеляя медитациями порченую ветвь сосны Фадан, музыкой обучая ее гармонии. Но преуспел лишь наполовину: ветвь облагородилась, но так и не стала одним целым с деревом.

Лю хотел бы не замечать мост. Но так и не выучился полностью его игнорировать. Лю был слишком уязвлен.

Вступали в должность и уходили послы. Сменялся персонал. И новички, увы, воспринимали уродливый мост, коверкающий, разрушающий гармонию замысла Лю, – как данность. Мост и мост.

Доверенное лицо разведки Кидань, славный кулинар, открыл кафе на углу. Там, бывало, садились пообедать эмигранты-диссиденты, устраивавшие на мосту пикеты. Туда же захаживали молодые посольские сотрудники низкого ранга. И однажды Лю, проходя мимо, услышал, как один из них сказал, что мост – подумать только – красив!

Подполковник ступил на мост. Неброская одежда отводила взгляды, никто не заподозрил бы в нем офицера. Он шел, влившись в поток служащих, как бы спеша, – но не спешил, и люди обтекали его, не замечая, что обгоняют.

Лю ходил через ненавистный мост не ради утренних клерков. На пешеходной части строились в шеренги люди. Три сотни, как обычно. Одинаковые и безликие в химически-ярких желтых накидках с капюшоном, опущенным на лицо. Дети Луны.

И после постройки моста посольство много лет жило благополучно. Конечно, случались демонстрации, пикеты, голодовки. Дважды безумцы-эмигранты сжигали себя на мосту заживо. Но Лю не позволил живым факелам поколебать в здании и в его людях дух Кидань.

А потом, семь лет назад, Верховная Партия запретила в стране секту Детей Луны. Главарей расстреляли. Рядовых членов отправили в трудовые лагеря. Лю читал циркуляр контрразведки: “псевдорелигиозная группа, отрицающая ценности Партии, подрывающая единство нации… секта уничтожена и угрозы более не представляет”. Что ж, контрразведка оказалась неприятно удивлена, когда Дети Луны возродились в Европе.