Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I

Босуэлл принадлежал к небольшому кругу придворных, планировавших навсегда избавиться от Дарнли, и его члены заключили между собой соглашение или договор. Впоследствии этот документ был воспроизведен в труде Роберта Питкерна «Древние уголовные процессы Шотландии» (1833). Заговорщики заявляли, что «такой неопытный глупец и высокомерный тиран [как король] не должен править ими — следовательно, по целому ряду причин все они заключили, что его необходимо удалить [убить] тем или иным способом»; они поклялись в верности друг другу и пообещали разделить вину за убийство. Доподлинно неизвестно, знала ли об этом королева Шотландии, хотя ее единокровный брат был в курсе готовящегося заговора. Впоследствии она утверждала, что приказала им не предпринимать ничего, что «способно запятнать ее честь и совесть». Однако даже если Мария и не дала согласия на эти предложения, она, по ее признанию, выслушала будущих убийц ее мужа без сильных возражений. Она могла обвинить их в измене, однако предпочла хранить молчание.

По мере того как Мария и Дарнли приближались к Эдинбургу, им навстречу выехал Босуэлл. Они собирались остановиться в замке Крейгмиллар, однако граф направил их в новую резиденцию — дом провоста церкви Святой Марии, известный как Керк-оф-Филд или Керк-о’Филд. Комнаты Дарнли с пышным убранством, достойным короля, располагались в западном крыле здания. Именно там Мария дежурила у постели выздоравливающего мужа. Она не ночевала в доме, а по вечерам удалялась в более роскошную обстановку дворца Холируд. Известно, что ее апартаменты, расположенные прямо под покоями мужа, были готовы через несколько дней, и она с особым вниманием подошла к расположению кровати. «Передвиньте ее вот туда, — приказала она своему камердинеру, — на другую сторону». Она осталась там на ночь в среду 5 февраля и в пятницу 7 февраля. Как твердили более поздние слухи, это была часть ее замысла, чтобы народ стал подозревать, будто она сама являлась мишенью заговорщиков.

В субботу вечером, примерно в десять часов, двое или трое мужчин притащили несколько мешков с порохом в комнату Марии в Керк-о’Филд. Сама Мария вместе с мужем находилась в покоях этажом выше, и в этот момент спохватилась, что намеревалась посетить маскарадный бал в Холируде. Покидая комнату, она, словно вспомнив задним числом, сказала: «А Риччо убили как раз в этот день в том году». Дарнли повернулся к камергеру и спросил: «Почему она вдруг заговорила об убийстве Дэйви?»

В два часа ночи в понедельник по всему Эдинбургу пронесся оглушительный грохот. Дом старого провоста Керк-о’Филд лежал в руинах. Дарнли не погиб при взрыве. Его тело вместе с телом его пажа обнаружили примерно в 40 метрах от дома под деревом, по ту сторону городской стены, без «каких-либо признаков ожогов». Неподалеку от них обнаружились стул, веревка и меховая мантия Дарнли. Нашелся и кинжал, ни на одной из жертв не было следов ранений.

Последние минуты их жизни до сих пор остаются неразгаданной тайной. Возможно, их задушили во сне; возможно, их преследовали и расправились с ними в саду. Или они выбрались наружу из окна на втором этаже, обнаружив, что двери их комнаты заперты, и тотчас угодили в руки к убийцам, которые и лишили их жизни рядом с местом взрыва. Через несколько часов после взрыва к дверям городского магистрата в Эдинбурге приколотили плакаты, обвинявшие Босуэлла и его сообщников в преступлении. О неприязни Босуэлла к Дарнли знали все. Два дня спустя Мария обнародовала прокламацию, в которой предлагала две тысячи фунтов стерлингов за улики против убийц ее мужа. Однако она прекрасно осознавала, что имя Босуэлла у всех на устах. Его портреты были развешаны по городским воротам и стенам с подписью «Вот убийца короля».

Услышав новости о смерти Дарнли и о причастности к ней Босуэлла, Елизавета отправила срочное письмо Марии. «Сударыня, — начала она, — слух мой поражен словно громом, а разум глубоко опечален и сердце полно ужаса при страшной вести о чудовищном убийстве вашего больного мужа и моего кузена, и я едва могу собраться с мыслями, чтобы написать об этом…» Она открыто признала, что больше беспокоится о Марии, нежели о ее муже, и добавила: «Я не стану притворяться, что не замечаю молвы людской; ибо говорят, что вы будете смотреть сквозь пальцы [проявите безучастность] на возмездие за сие деяние». Другими словами, Мария, по слухам, и так уже стала соучастницей или по меньшей мере дала свое согласие на преступление. Королева Англии увещевала ее решительно положить конец этим пересудам; она убеждала ее «тронуть даже самого близкого к вам, если он замешан в деле». Это письмо так сильно разозлило Марию, что она отказалась на него отвечать.

Европейские монаршие дворы теперь активно обсуждали роль Марии в убийстве мужа. Некоторые открыто обвиняли королеву, тогда как мнения ее католических сторонников по этому вопросу разделились. «Если окажется, что она виновна, — писал один из послов при ее дворе, — она лишится поддержки своей партии в Англии, а о восстановлении религии придется забыть».