Тюрьма

«Как так получается,— сказал Боря,— вы оба с Серегой нормальные мужики, вроде меня —чем я вас хуже? Почему вы верите в Бога, а я нет?» — «Почему?..» — сказал я. «Я не успел родиться, а про Бога услыхал,— сказал Серега—у меня отец был священник. Наш. А ты, Боря, небось, в мавзолей ходил?» — «Ходил, — сказал Боря,— а чем он тебе не угодил?» — «Да по мне, хотя бы Троцкого туда положили», — сказал Серега. «Так вы антисоветчики, что ли?» — сказал Боря. «Мы с тобой о вере говорим‚,—сказал я,— а Троцкий по другому ведомству. Как получилось, что я поверил в Бога?.. Трудно… Не могу объяснить. А понять за тебя и того трудней… Священников у меня в роду не было и в мавзолей я тоже ходил. Просто я понял, что жить, как раньше, не могу, без Бога — не смогу. Понял, что жизнь тут не кончится, со смертью — не кончится. И это навечно, потом не исправишь», — «Ты, стало быть, будешь пряники жевать, а я на сковородке?..» — сказал Боря. «Едва ли,— ответил я.— мы с тобой говорили, да и нет там пряников».— «Если нет пряников, нет и сковородки»,— сказал Боря. «И сковородки нет».—«Так что ж ты меня стращаешь? Однова живем, перетопчемся!» —«Я тебя не стращаю,— сказал я_ты сам боишься, как и я боюсь, а значит, наша душа знает, что с ней будет. Чует, плохо дело. Душа умная тварь, сказал кто-то».—«А что там плохого, если нет сковородки?» — «Эх, Боря, Боря,— сказал я,— который раз ты со мной все о том же самом! Разве случайно? Хорошо тебе сейчас?» — «Нормально».— «Кабы нормально, ты бы о сковородке не вспомнил. Крутит тебя. Сколько будет продолжаться — погорит и потухнет, через месяц, пусть через год— и не вспомнишь. Так иль не так?» —«Ну и что, всю жизнь я, что ль, должен…» — «Верно. А там вечно — понимаешь? Не десять лет срока, не пятнадцать и пять по рогам — навечно, всегда, и уже никакой амнистии, и на белой лошади никто не приедет». — «Ты тоже в это веришь?» — спросил он Серегу. «А как же,— сказал Серега— потому мы и блюдем чистоту».— «Это как — «блюдем»?» — спросил я. «Ваших книг не читаем, на ваши иконы не молимся, щепотью не крестимся, не обливанцы».— «Гляжу я на тебя, Серега,— сказал я,— слушаю, такая у меня, другой раз, тоска. И молитвы ты знаешь, и в церкви служил, а неужто душа у тебя не кричит и не корчится?» —«А чего ей корчится, мы чисты перед Богом, не как другие». —«Да разве хоть кто перед Богом чист? — сказал я.— Ты, Боря, спрашиваешь о вере, почему мне открылась. Я и сам не знаю почему, но понял твердо, особенно в тюрьме: вера не в том, чтоб крест нацепить на шею, хотя с крестом веселей…» — «Покажи крест»,— сказал Серега. Я показал. «Хороший, — сказал Серега — Андрюха выточил?.. Канатик надо длинней, чтоб до пупа доставал, а у тебя, как брелок, не гоже».— «Вот видишь, — сказал я‚— будто Христос в этом — длинный канатик или короткий». — «А в чем?» — спросил Боря. «Есть в Библии одна история,— сказал я,— про Авраама… Ему было уже сто лет, его жене Сарре девяносто, а детей у них не было. Господь однажды явился им и сказал, что у них будет сын, а потомство, как песок морской. Сарра не поверила, засмеялась про себя, ей было девяносто лет и, как сказано там, обыкновенное у женщин у нее кончилось. А Авраам поверил: он знал, что обещания Божии непреложны, он верил Богу — во всем! — и это вменилось ему в праведность. И Сарра родила сына, Исаака» — «В девяносто лет?» — спросил Боря. «В девяносто. Понимаешь, как они его любили и тряслись над ребенком. Господь снова явился Аврааму и сказал: возьми сына своего единственного, Исаака и принеси его Мне в жертву. Авраам рта не раскрыл, ничего не ответил: взял дрова, огонь и нож, посадил Исаака на осла и они три дня добирались до горы, где совершалось жертвоприношение. А когда доехали, оставили внизу осла и пошли наверх. А где агнец? — спросил мальчик отца. Бог даст агнца, сказал Авраам, сложил дрова, связал сына, положил поверх и занес нож… И тут он услышал…»

И тут я сам услышал свой голос — со стороны, и содрогнулся. В камере тихо, радио уже выключили, никто не спал: мерзкая камера, восемь двухэтажных шконок, зарешеченное окно, черная железная дверь, булькающий унитаз — и напряженные лица сокамерников. Вот где надо читать Библию, подумал я.