Тюрьма

Поезд остановился, и проводница открыла дверь, не переставая дивиться выходке странной пассажирки, вздумавшей внезапно прервать свое путешествие. Впрочем, ей часто приходилось сталкиваться с чудаками, это обычное дело в дальних поездках.

Снаружи Ингу поглотили холод и темнота. Трудно было предположить у этой станции какое-нибудь разумное, аккуратное, цивилизованное название. Инга сунула озябшие руки в карманы куртки и решительно зашагала к таинственным сооружениям, смутно светящимся впереди.

Вместо эпилога

Канула, можно сказать, Инга в лету, и ничего не известно о дальнейшей ее судьбе, но свершилось, свершилось же напророченное некоторыми прозорливцами. По большому счету, никому нет дела до этой необыкновенной злой женщины, как и никогда не было, — ее ведь даже не сразу, получается, объявили в розыск, почему она и ускользнула так легко, беспрепятственно села в поезд, — а нет-нет да подаст вдруг голос некто, проговаривая загадочно и многозначительно, приопустив веки или прищурившись глядя куда в даль: видели, попадалась, она это была… Видели и там, и здесь, и так, что рукой подать, и даже где-то на краю света, в чужих почти что сказочных землях. И каждый раз с ударением: она это, точно. Никому дела нет, а вот эта настырная и уважительная, но склонных к анализу людей отвращающая, утвердительность как будто выдает некое сообщничество, указывает на тайную связь, заставляет подумывать о зарождении или, возможно, довольно уже продолжительном существовании своеобразного культа. ОНА — вот что в сердцевине, в почете у этого культа, вот что им вынашивается и проповедуется, вот чему поклоняются некие адепты. А идолопоклонники всегда сыщутся, их пруд пруди, они горазды, куда как горазды! Это не значит, что они безвольно копируют, безоглядно и безоговорочно принимают на веру и т. п., нет, здесь немножко другой случай. Например, никто из них и не думает проделать, священнодействия ради, проделанное их кумиром, иначе сказать, вдруг взять да отправить на тот свет какого-нибудь судью, вообще начать с чего-либо подобного. Таким путем они не идут и никакой инициации, тем более обязательной для всякого уважающего себя человека, они в подобных вещах не видят. У них все держится на слове, и даже следует отметить особую, не менее важную, чем все прочее в этом странном культе, если не более значительную, роль первого вымолвившего с ударением, многозначительно: она это, ОНА… И дальше уже катится скорее словесная, чем отображающая что-то действительное и подтвержденное фактами история. Ограбят ли где-то магазин, одинокого путника или зарвавшегося толстосума, засквозят слухи о погроме, якобы учиненном над какими-то сомнительными, темными людишками, в последнее время что-то чересчур зашевелившимися, обнаглевшими, — тотчас: ОНА, это ясно, больше некому… Бьет нуворишей, зарапортовавшихся чиновников, обидчиков разных… Только ей этим и заниматься, да, действительно, больше некому. Вышла из народа и стала героиней, заступницей, мстительницей за попранную правду.