Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

Неожиданно нас перевели из кухни в другое место. Одержимый идеей побега, я не растерялся. Я сдружился с заключенными, работавшими в гараже. Они стащили для меня большую отвертку, тяжелый молоток, несколько толстых труб и домкрат для грузовика. С помощью этих инструментов я и несколько моих друзей стали «работать» над оконной решеткой в моей камере. Через неделю работы нам удалось перепилить решетку, — но мы были еще не готовы к побегу. Нам пришлось припрятать результат нашего секретного труда до лучших времен.

На следующий день ко мне в камеру пришел охранник, полный подозрений. Он стал проверять решетку на окне и в один момент был даже очень близок к тому, чтобы ее выломать. И тем не менее его активность имела результат: он обнаружил инструменты (трубы, лезвие ножовки). Тут же камеру наводнили охранники, а я был отправлен в ужасный каземат Дочестера.

Я был в подземелье, у меня не было воды, не было кровати. В углу камеры была лишь дыра, которую использовали для справления своих нужд. Запах мух, крыс и мышей сводил меня с ума. Три раза в день я получал тарелку баланды, овсяную кашу в металлической миске, два куска хлеба и кружку воды. Разговаривать и курить было запрещено.

Когда я все-таки был выпущен из каземата, меня привели в офис начальника тюрьмы, где поставили в известность о том, что меня лишают возможности получить условно-досрочное освобождение. Его обычно давали всем заключенным, кто во время отсидки первых двух частей срока не получал замечаний. Но когда я вновь влился в тюремный коллектив, я опять был героем. Теперь я был знаменит не только как грабитель банка, но и как специалист по побегам. Последнее, по моему мнению, было более престижным.

По иронии судьбы я опять попал работать на кухню. Там я воровал отличное мясо и на завтрак готовил себе блины, яичницу или поджаренный хлеб с горой масла или с хорошим толстым куском свиной вырезки.

Пять лет в Дочестере прошли сравнительно безмятежно…

… Затем… я был переведен из Дочестера в тюрьму Кингстон, что в провинции Онтарио. Тюрьма Кингстон, построенная лет сто пятьдесят назад, стояла на озере, и считалось, что оттуда сбежать было невозможно…

Меня поместили в блок-С в одну из самых маленьких камер в тюрьме. Вскоре мне удалось получить хорошую работу, я стал помощником электрика и, кроме того, стал ремонтировать радиоприемники. Эта работа была наиболее желаемой в тюрьме. Мне она вдобавок дала дополнительную свободу передвижения. Каждый вечер я выходил на дежурство. Я ходил между камерами и ждал вызова. Каждая камера была оснащена наушниками, через которые заключенные слушали музыку, спортивные и прочие известия. Всякий раз, когда наушники ломались, что случалось часто — либо заключенный неправильно с ними обходился, либо перекручивал ручку регулировки громкости, — заключенные кричали «Радиоремонтник!». Я брал свой набор инструментов, шел в камеру и ремонтировал.

В связи с работой радиоремонтника я был переведен в камеру блока 1–1—Н, находившуюся как раз напротив каземата. Это было интересно и познавательно. Всякий раз, когда кто-либо вляпывался в неприятности, я узнавал об этом первым, задолго до того, как об этом знало остальное население тюрьмы.

Мои ночные дежурства давали мне возможность видеть самое плохое в тюремной жизни. Я видел, как один заключенный бритвой изрезал себе всю ногу до кости. Другой, которого звали Голубой Жук, подрезал себе горло и сидел над туалетом, пока не умер от потери крови. Еще один пырнул себя ножом в живот и, вымазав руки кровью из раны, возил пальцами по стене. Когда я ремонтировал наушники в психиатрическом отделении тюрьмы, я видел как молодой парень, сошедший с ума, с разбегу размозжил себе голову о стальную дверь. Некоторые из заключенных вскрикивали всю ночь, другие орали только тогда, когда крысы высовывались из их унитазов. Однажды, дежуря под Рождество, я видел молодого девятнадцатилетнего парня, лежащего на полу в луже крови и выглядевшего дет на двенадцать. Кровь еще сочилась из раны на запястье. На стенах камеры он написал собственной кровью: «Счастливого Рождества и веселого Нового года!»…

…На следующий день меня отправили в тюрьму округа Лос-Анджелес, имевшую самое большое здание, когда-либо виденное мною. Этажи и этажи, забитые заключенными, которые продолжали прибывать полными автобусами. Они прибывали ежедневно сотнями, мне даже казалось — тысячами. Меня поместили в камеру, рассчитанную на четырех заключенных, а нас было в ней семеро: двое белых, не считая меня, двое черных и двое латиноамериканцев. Кто не оказался достаточно счастливым и не, захватил первым топчан, тому приходилось спать на полу, или сидя на туалете. Пища была ужасной. Сильна была напряженность на почве расизма. По ночам раздавались крики и всхлипывания…