Ткань Ишанкара

Больше всего Тайра боялась встретиться взглядом с Герхардом, боялась увидеть в его глазах переходящую в пустоту невыносимую боль, которую не смогут унять никакие объяснения или время. Тайра боялась, но сама искала его взгляда, и когда наконец Салто соизволил пронзить ее своими холодными глазами, она поняла, что они всегда были абсолютно чужими людьми, и сейчас он с удовольствием убил бы ее еще раз, наслаждаясь ее страданиями и купаясь в ее крови. Салто словно забыл, что такое любовь, и внутри него была только ненависть. Тайре не нужны были ни его прощение, ни его сострадание, ни его понимание ее поступка. Ей хотелось задать ему всего один вопрос, и ради него она готова была подарить ему свою голову и свое сердце, и все остальное, что утолило бы его ярость. У Салто тоже больше не было семьи, и все его боевое братство, которое ради романтики с древних веков все еще называли кланом, было лишь формальностью. Тайра чувствовала его гнев и не могла понять, что злит его больше: то ли, что она не ушла, и его возмездие не свершилось, или то, что он не сможет разорвать ей горло еще раз. Хотя, Фэйт сказал, что Салто потребовал оставить за собой право приведения приговора в исполнение, если решение о казни все-таки будет вынесено. В таком случае он должен будет считать себя отмщенным. Герхард и два его ближайших помощника, одного из которых Тайра формально знала, были мрачно сосредоточены, как избранные Господом искоренители зла, вынужденные выполнять грязную, но такую необходимую работу. За столом перед скамьей Салто восседал невысокий седовласый мужчина, по всей видимости, предоставленный Монсальватом обвинитель. Тайра незаметно вздохнула и перевела взгляд на сэра ’т Хоофта.

Наставник сидел позади всех, с краю скамьи, как обычно спокойно положив руку на подлокотник, и по его виду нельзя было определить, что он чувствует на самом деле. У него был идеальный самоконтроль, а может, и Тайре казалось, что второе предположение вернее, мыслями он был сейчас не здесь, и потому все происходящее его не сильно заботило. Он думал о чем-то совсем другом и присутствовал на процессе, только чтобы ей не было совсем одиноко. Тайра была благодарна ему и за это. На самом деле она не боялась казни. Ей было страшнее представить, что она больше никогда не поднимется к нему в Башню, не выпьет с ним чая, не увидит, как он чистит свой большой аквариум, не услышит его голоса и еле слышного сквозь защиту ровного биения его сердца.

Ксандер рассматривал де Гранжа и еще четверых судей, по двое с каждой стороны, и изредка ласково поглаживал по груди сидящего на своем плече сокола. Птица заметно нервничала, поворачивала покрытую замшевым чехлом голову и переступала с лапы на лапу, и если бы не кожаное оплечье, которое Ксандер приладил к своему пиджаку, ткань была бы разорвана вместе с кожей. Он что-то тихо шептал ей, касаясь щекой ее крыла, и тогда сокол чуть склонял голову вправо, словно понимал его слова, и на какое-то время успокаивался, пока общая нервозность и напряжение снова не захватывали его птичью душу. Иногда Ксандер смотрел на Тайру, и она видела в уголке его губ горькую полуулыбку, будто это он был виноват в том, что она была сейчас в стальной клетке посреди самого древнего судилища магического мира, и Тайра понимала, что у нее все же был еще один родной человек, кроме сэра ’т Хоофта. По всему выходило, что доктор Фицпатрик был прав.

Фиц сидел прямо за Фэйтом, занимая один половину скамьи, и Тайра видела, как он переворачивает своими большими пальцами тонкие полупрозрачные листы карманной Библии, иногда останавливаясь на каких-то строках и повторяя их одними губами.

Возле дальней колонны, наполовину укрытый тенью, сидел еще один человек, и Тайра знала, что это тот самый Мустафа, который фактически спас ей жизнь. Такое стечение обстоятельств казалось ей странным, Мустафа же был уверен, что без вмешательства Аллаха тут явно не обошлось. По крайней мере, так передал его слова Фэйт, который тоже все не мог поверить, что такое возможно, и Мустафа оказался рядом с тем местом абсолютно случайно.