Тьма Господня

Не могу простить себя за то, что когда-то уважал Акунина. Моим любимым писателем он, конечно, никогда не был, но Фандорин мне нравился. Такой весь из себя тонкий и звонкий, умный и элегантный герой-одиночка. Я позволил Акунину себя окрутить. Разочарование было ужасным. Хрен с ним, с Акуниным, но ведь тут в пору было в самом себе разочароваться. Где были мои мозги? Где было моё чутьё? Как я мог повестись на такую дешевую разводку? Господи, как медленно человек развивается и растет. Это я о себе.

Прозрение началось с того, что я посмотрел обширное интервью с Акуниным. Более всего меня поразило убожество его мысли, какая-то спутанность сознания, постоянные логические нестыковки между различными утверждениями. Стало понятно, что у этого человека нет ни каких продуманных и последовательных убеждений, лишь какие-то обрывки очень примитивных мыслей. И это создатель Фандорина? Да что же такое Фандорин?

И вдруг я понял, что Фандорин — вымышленный персонаж. Эта оценка может показаться странной по отношению к герою художественного произведения, где вроде бы все персонажи по определению являются вымышленными. Но нет. Персонажи хороших книг — живые, потому что взяты из жизни и одухотворены внутренним огнем автора. Вспомните хоть Печерина, Базарова, Карамазовых. Никто не назвал бы этих персонажей вымышленными, у них есть своё самостоятельное бытие. А Фандорин ненастоящий, искусственный, выдуманный, он не из жизни взят. Откуда же? Из литературы. Он вторичен, поэтому он не живой.

Похоже, жизнь вообще не интересует Акунина, его сознание набито книгами, оттуда он и берет свои персонажи. Они имеют к жизни лишь косвенное, опосредованное отношение. Автор их не родил, а сконструировал по чертежам, которые ему известны из книг. К душе автора они вообще не имеют никакого отношения, если, конечно, у души этого автора есть вообще хоть какое-нибудь содержание. Все персонажи Акунина — своего рода чудовища Франкенштейна, не рожденные, а созданные в лаборатории, сконструированные из частей некогда живых организмов.

Стал вспоминать акунинских персонажей одного за другим и обратил внимание на то, что все они какие-то прилизанные, эталонные, слишком гладко обработанные. Живые персонажи всегда немного растрепанные, шероховатые, в чем-то незавершенные, потому что невозможно придать своему пониманию жизни завершенный характер. Если же идти по чужим следам, брать некогда знаменитые типы, их можно доделывать, шлифовать, придавать им законченный вид. В чем-то они будут даже лучше настоящих. Вот только они не живые.

Хотите образ гениального сыщика? Их полно было в литературе, но акунинский — самый лучший, потому что учитывает и использует всё, что было в этом смысле до него.

А не угодно ли вам, господа, байронического героя, этакого сумрачного, загадочного и очень одинокого? Щас сделаем. Это ведь не сложно, лекала-то есть. Да так красиво сделаем, что Байрон в гробу от зависти завертится. Далеко этому лорду было до Акунина.

А, может быть, вас влечет романтика алых парусов? Нет проблем. Тяп-ляп и готово. Александр Грин, может быть, и не обзавидовался и даже попытался из гроба плюнуть в Акунина, но плевки из гроба не долетают.

А как насчет таинственной и загадочной работы контрразведчиков, это которые шпионов ловят? Так на коленке сделаю. Собственно, всё давно уже сделано, осталось лишь доработать и придать товарный вид образам героических контрразведчиков.

Все акунинские типы давно уже созданы до него, полюбились читателю и прошли проверку временем, так что нашему литературному иждивенцу остается лишь снимать «сливки, пенки и тому подобную сметану».

Постепенно Акунин так увлекся своим псевдотворчеством, что потерял чувство меры, о чем наглядно свидетельствует его роман «Ф.М.» — о Достоевском. Внутри этого романа отрывками дан достаточно объемный текст, якобы принадлежащий перу самого Федора Михайловича и являющий собой первоначальный вариант «Преступления и наказания». Акунин как бы говорит нам: «Да что такое этот ваш Достоевский? Хотите напишу, как он, и даже интереснее его?»

Настолько тупое самомнение чрезмерно даже для Акунина. Имитировать стиль Достоевского на самом деле не так уж и сложно, у Акунина это во всяком случае получилось. Сделать убийцей не Раскольникова, а Свидригайлова, тоже ума много не надо. А вот «идейку» Акунин приписывает Свидригайлову куда более заковыристую, чем была у Раскольникова. После этого Акунин, видимо, не сомневается, что у него получилось куда круче, чем у Достоевского, ведь он гораздо глубже заглянул в темные глубины извращенного человеческого сознания, чем это удалось Федору Михайловичу.

После этого хочется сказать Акунину: «Дурак ты, братец. Дурак и наглец. Ты так ни чего и не понял». Писать «под Достоевского» и правда не сложно, это доступно любому хорошему стилисту. Залезть в грязь человеческой души можно и поглубже Достоевского, это доступно любому хорошему психоаналитику. Но имитировать глубину содержания Достоевского невозможно, а кто думает, что он это может, тот дурак.