Тьма и золото полуночи

Мама создала золотого трейтре, стараясь «исцелить» страх Эллен. Мама помогла возникнуть всем проблемам между мной и Олли благодаря своей попытке заполучить Иммрал, а потом решив отдать Иммрал мне. Почему она не предоставила всему идти своим ходом? Почему она должна была одна искать решение, хотя могла работать вместе с другими в поисках верного пути для них? Она была так же плоха, как Мидраут, – не сомневалась в том, что ее путь – правильный путь, пусть даже он причинял боль другим. И я так же плоха, как мама, если не считать того, что я еще хуже, потому что у меня есть Иммрал и потому что я уже достаточно долго прожила в тени Мидраута, чтобы соображать лучше.

Бо́льшую часть утра я позволяю себе барахтаться в отвращении к самой себе, но потом это кажется бессмысленным. Дело сделано. Я получила Иммрал и предупреждение Софии насчет того, что надо постоянно измерять границы собственной нравственности. И хотя это кажется утомительным, я теперь соглашаюсь с этой истиной. Нет толку в жалости к себе – я должна что-то делать.

Я выскальзываю из дома, не желая натолкнуться на Олли и выслушать лекцию, которую уже прочитала себе сама. Иду вдоль канала у парка Виктории, где, как я знаю, обычно ночует лорд Элленби. Мне кажется очень важным извиниться перед ним, а потом, в понедельник, когда я вернусь в школу, я куда более старательно попрошу прощения у Чарли за то, что вторглась в ее ум так же, как это делал ее отец. Надеюсь, что лорд Элленби даст мне какие-то подсказки, как сделать извинения искренними без применения Иммрала. Но кого я дурачу? Я ведь также надеюсь на то, что он меня успокоит, скажет, что я не так уж безнадежна, что я не тот монстр, каким могла бы с легкостью стать.

Рядом с грудой одеял свалены несколько пакетов из-под покупок, набитых поношенной одеждой и злаковыми батончиками, но самого лорда Элленби нет. Я стараюсь погасить опасения – Итхр никогда не был безопасен для бездомных, а уж теперь и подавно.

Какое-то время я топчусь там, но скоро становится явно, что лорд Элленби в ближайшее время не вернется. Разочарованная и встревоженная, я возвращаюсь через Олимпик-парк и тут слышу чей-то смех. Я узнаю оба голоса. Замедляю шаг, подкрадываюсь к углу, чтобы увидеть их и остаться при этом незамеченной.

Конечно же, Лайонел Элленби сидит на скамье, глядя на реку. Рядом с ним сидит Чарли. Она выглядит счастливее, чем когда-либо в Итхре. Чарли открывает контейнер «Таппервер» и предлагает лорду Элленби половину сэндвича, а половину берет себе. Им явно очень легко друг с другом, как будто для них это самая обычная суббота. Я видела внешнюю сторону их новых взаимоотношений, но то было другое, то было в Аннуне. А Итхр оставался моим – я хранила тайну лорда Элленби, я была хорошим другом, хорошим таном, хорошей… Я ведь не могу произнести слово «дочь»? Уж только не теперь, когда лорд Элленби действительно нашел дочь, а Чарли нашла отца. Я обнаружила его секрет, но он сам отдал его Чарли.

Поворачиваю назад, иду в одиночестве. Мне отчаянно хочется с кем-то поговорить, но я не могу появиться перед Чарли и лордом Элленби, когда они вместе, и мне слишком стыдно за то, что я сделала ночью, чтобы позвонить Самсону. Так что остается только Олли, но извиняться за то, что я неправильно использовала силу, которую он так щедро отдал мне, сейчас выше моих сил. Тут звонит мой телефон. Это Олли, словно подслушавший мои мысли.

– С тобой ничего не случилось? – первым делом спрашивает он.

– Я в порядке. Олли, я…

– Где ты? Хочешь, чтобы я пришел? Мы так и не поговорили.

Я захвачена врасплох. Уж этого я никак от него не ожидала.

– Если хочешь, – отвечаю я.

Через полчаса он быстро идет ко мне, руки в карманах, и вроде как задыхается.

– Туда? – спрашивает он, кивая в ту сторону, откуда я пришла и где сидит лорд Элленби.

Я показываю в противоположную сторону, на заросшую тропу, скрытую низко нависшими ветвями деревьев, и мы молча бредем по ней к Уонстед-Флэтс. Я чувствую, что Олли пытается найти нужные слова.

– Мы только и можем, что стараться исправить, – произносит он наконец. – И делать все, что необходимо, чтобы высоко держать голову.

Я удивленно смотрю на него. Он уже как-то раз упоминал о том, что дурно использовал свой Иммрал. Это что, исповедь?

– И как ты этого добился? – спрашиваю я.

– Отдал тебе мой Иммрал.

– Ты хочешь мне рассказать, что ты сделал?

– Не-а.

Мы переходим дорогу к Уонстед-Флэтс.

– Мама и вправду проделала с нами номер? – говорю я после паузы.

Меня терзают стыд и чувство вины. Я в первый раз сказала вслух, что мама поступила плохо. Это ее окончательное падение.

– Наверное, – отвечает Олли. – Но она была не так уж плоха.

– Извини, но кто ты такой и что ты сделал с моим братом?

Олли смеется:

– Я ведь действительно прежде злился на нее, разве нет?

– Это преуменьшение… ты ее ненавидел. Что изменилось? Дело ведь не в том письме, ты же знал, что его написала я.

– Может, я просто вырос, – негромко произносит Олли, и я чувствую его печаль.