Тьма над Петроградом

– Да я ж тебе… да я ж тебя… – бормотал посрамленный блондин, безуспешно пытаясь сбросить с себя ловкого карлика.

– Ну, так кто у нас плясать будет? – пропыхтел Шарик Иванович и визгливо затянул: – «Эх, яблочко…»

– Братцы, что ж это творится! – заверещал Василий. – Сделайте же что-нибудь!

Его приятели, до сих пор с интересом следившие за представлением, начали подниматься из-за стола, чтобы помочь попавшему впросак дружку и проучить нахального карлика. Однако в это время из-за углового столика встал сутулый пожилой мужчина с изрытым оспой плоским лицом и длинными, свисающими до колен руками. Во всем облике этого человека было что-то неуловимо пугающее, как будто сама смерть оставила на его лице свою печать.

– Эй, сявки, порезвились – и будет! – проговорил он низким, как будто из-под земли доносящимся голосом. – Кончай базар, мелюзга, а то в порошок сотру!

Приятели Василия разом сникли.

– Ты чего, дядя Прохор, – подал голос один из них. – Мы же к тебе со всем уважением, а что этот маломерок не ко времени раздухарился, так мы не виноваты…

– Это не маломерок, а авторитетный урка! – пророкотал сутулый и повернулся к карлику: – Здорово шамал, Шарик Иванович! По какому толку прикатил?

– По такому толку, что нужен мне Семен Степанович по срочному делу. Миколка меня к нему с ботвой послал. Турман ботал, что он здесь, в «Эдельвейсе», чалился…

– Чалился, было дело! – солидно кивнул Прохор. – Только тут шумно стало, и он перекантовался в «Маньчжурию». Так что греби туда, не ошибешься!

– Бывай, Прохор! – Карлик соскочил с красного от позора Василия и покатился к выходу.

Вслед ему неслось из граммофонной трубы:

…Началась война
Буржуазная,
Озлобился рабочий народ,
И по камешку,
По кирпичику
Растащили мы этот завод…

– Ну, в «Маньчжурии» мы его непременно застанем! – проговорил карлик, выкатившись на улицу.

– А кто этот Прохор? – поинтересовался Борис, у которого все еще стояло перед глазами плоское, изрытое оспой лицо незнакомца.

– Что, приглянулся? – усмехнулся карлик. – Тебе рано еще к Прохору! Прохор – он на Смоленском кладбище лопатой машет, могилы копает. По похоронной части… набожный он человек, Священное Писание лучше любого попа знает, все посты блюдет…

– Могильщик, что ли? – удивленно проговорил Ордынцев. – Почему же его все так боятся?

– Потому что в могилку-то никто не торопится… Прохор, он ведь не только копает могилки. Он, ежели кого зарыть поскорее надо, поспособствовать может. Ежели кому, к примеру, жена надоела или, наоборот, муж, если компаньон торговый мешает или еще кто – к Прохору обращаются, и он за деньгу помочь может… мешал человек, глядишь – и нет его!

– Так он убийца? – Борис невольно поежился. – А ты говоришь – набожный человек!

– Очень набожный! – подтвердил карлик. – Ему иначе никак! Грехов-то на нем много, отмаливать надо… как говорится, не согрешишь – не покаешься…

За разговором они перешли Тучков мост и углубились в тихие переулки Петербургской стороны. Шарик Иванович уверенно шел знакомой дорогой и вскоре привел своих спутников к неказистому двухэтажному домику, над первым этажом которого красовалась выцветшая, криво повешенная вывеска: «Маньчжурия». Чай, сушки, бублики и другие напидки».

Знатоки подразделяли питерские трактиры на две главные категории: «серые» и «грязные». «Серые» трактиры предназначались для средней публики, располагающейся на социальной лестнице между людьми вовсе бедными и вполне достаточными – то есть для самых мелких служащих и торговцев, для уличных разносчиков и «холодных» сапожников, для артельщиков, приказчиков и канцеляристов, начавших уже спиваться и быстрыми шагами двигающихся к полной и беспросветной нищете. В эти «серые» трактиры посетители заходили не для того, чтобы поесть или согреться – они шли сюда, чтобы выпить рюмку водки, и на одной рюмке никогда не останавливались. Все в этих трактирах было устроено с таким расчетом, чтобы посетитель выпил и вторую рюмку, и третью, и четвертую – короче, чтобы он разошелся и пил до тех пор, пока у него в кармане остались хоть какие-то деньги. Держали такие трактиры по большей части выходцы из Ярославской губернии, почему в народе называли трактирщиков «ярославцами».