— Где этот доктор проживает?
— На четвертом этаже.
Чекист мигнул своим подручным, и те обыскали Бориса — надо сказать, довольно поверхностно, видимо, только на предмет оружия. Никакого оружия у Бориса не было, чему он немало порадовался, и его отпустили. Впрочем, он все же вызвал у старшего чекиста какие-то подозрения, потому что тот приказал одному из своих людей подняться с ним на четвертый этаж и проверить, живет ли там действительно доктор Вайсеншток и к нему ли направляется подозрительный гражданин.
Борис шел вверх по лестнице, и в голове его билась одна мысль: как он станет объясняться с чекистом, если доктора Вайсенштока нет и в помине, если он давным-давно уехал из Петрограда или даже умер, а табличку на парадном просто никто не удосужился снять?
К счастью, доктор оказался в полном порядке и даже принимал пациентов. В просторной приемной сидели несколько скромно одетых людей — дама из благородных с девочкой, у ребенка была перевязана рука. Еще старик в вытертой донельзя бобровой шапке и валенках, а также деревенская бабища огромных размеров. Вся левая щека у нее была фиолетового цвета, глаз заплыл и сочился гноем. Чекист проводил Ордынцева до самой двери и даже остался ждать на лестнице, так что Борису пришлось, дождавшись своей очереди, пройти в кабинет доктора.
— На что жалуетесь, милостивый государь? — осведомился доктор, вытирая руки полотенцем и глядя на вошедшего поверх очков. — Или вас следует именовать товарищем?
— В товарищи не рвусь, — ответил Борис, подходя к врачу. — А жалуюсь на боли в желудке.
— Ну, батенька! — Доктор весьма оживился. — Вы меня просто порадовали!
— Чем же? — удивился Борис.
— Да я, честно говоря, уже отвык от простых, честных довоенных болезней! В восемнадцатом и девятнадцатом году в основном приходилось мне лечить раны — колотые, резаные, огнестрельные… ну, попадались, конечно, ушибы, контузии, обморожения… нередки были случаи голодной анемии, а вот прежние болезни — такие, как радикулит, геморрой, подагра, — совершенно прекратились, как будто люди перестали ими болеть. В особенности редки стали желудочные болезни — гастрит, язва… подозреваю, что они прошли от недостаточного питания. Многие мои коллеги уверены в целебной силе голода! С тех пор, конечно, многое переменилось, раны попадаются реже — разве что господа налетчики изредка заглядывают. Но теперь в основном приходят пациенты с запущенным сифилисом. И тут вдруг заходите вы и жалуетесь на желудок. На меня словно прежними временами повеяло!
Доктор так расчувствовался, что снял пенсне и промокнул глаза чистой марлевой салфеткой. Затем, снова водрузив пенсне на нос, приблизился к пациенту.
— Покажите язык, милостивый государь! Гм… странно… язык чистый… и склеры глаз хорошего цвета… Здесь больно? Нет? А здесь — тоже не больно? Ну тогда я просто не знаю, что вам посоветовать! Разве что сутки воздерживаться от пищи, это обычно замечательно помогает…
— Простите, доктор, — проговорил Борис, когда врач закончил осмотр, — честно говоря, я посетил вас не только в медицинских целях…
— Так вы налетчик? — изумился Вайсеншток. — Я совсем перестал разбираться в людях! У вас такие хорошие глаза… я подумал, что вы приличный человек… но если вы налетчик — сегодня не самый удачный для вас день, вряд ли вам удастся у меня поживиться…
— Успокойтесь, доктор! — оборвал его Борис. — Я вовсе не налетчик. Я старый знакомый вашего соседа, Павла Аристарховича Ртищева. Не знаете ли вы, что с ним стало и где он сейчас живет.
— Ах, молодой человек! — Доктор снова снял пенсне. — Значит, я еще немного разбираюсь в людях! Так вы не налетчик? Это хорошо!
— Так что насчет Ртищева?
— Вряд ли я смогу обрадовать вас так, как вы обрадовали меня. Думаю, что Павла Аристарховича нет в живых. Кажется, в девятнадцатом году его забрали в ЧК, и с тех пор о нем нет ни слуху ни духу. В квартире его поселился какой-то видный советский деятель, но, судя по всему, эта квартира несчастливая: не прошло и полугода, как этого деятеля арестовали и расстреляли, а на его место вселился чекист. Но и тот недолго прожил, месяца три, не больше…
— Что, тоже арестовали?
— Совершенно верно! По обвинению в превышении власти. Вместо него поселили работника Коминтерна, но моя кухарка сообщила, что минувшей ночью арестовали и этого, за шпионаж. Кухарки, знаете ли, всегда очень хорошо информированы…
— Сейчас из его квартиры вышли трое чекистов…
— Ну ясно! Устроили в квартире засаду, ждут, кто придет к этому коминтерновцу…
Борис снова порадовался, как удачно на этот раз выпутался из неприятностей: если бы он постучал в квартиру Ртищева, не миновать бы ему обвинения в шпионаже!
Он распрощался с симпатичным доктором и вышел на улицу, благополучно миновав бывшую квартиру Ртищева на третьем этаже. Отмахав пешком несколько кварталов и сдерживая желание оглянуться, Борис наконец замедлил шаг, закурил папиросу и задумался.