Тьма над Петроградом

Неужели это Озерки, дачное место, облюбованное всей петербургской публикой?

Он вспомнил «Незнакомку» Блока:

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И бредит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг…

Только озера и остались неизменными с той безвозвратно ушедшей поры. Не осталось тех ресторанов, в которых гуляли купчики и артисты, присяжные поверенные и журналисты, в которых и сам Блок проводил бессонные ночи. Богатые пригородные дачи сгорели или разобраны на дрова, а те, которые чудом уцелели, стоят заколоченные. А жители этих дач, завсегдатаи этих ресторанов — где они? Если кто-то из них и выжил, разметала их безжалостная судьба по всему миру — от Харбина до Парижа, от Берлина до Константинополя…

Борис шел вдоль озера, припоминая свое детство.

Вот здесь, на этом месте, стояла дача доктора Корфа. С его дочкой, Оленькой Корф, Боря дружил в детстве. А вот там, за тем поворотом, стояла их дача, а напротив нее — чудесный дом дяди Па, Павла Аристарховича Ртищева…

Борис повернул в боковую улочку — и сердце его защемило.

На месте дачи Ордынцевых осталось только давно остывшее пепелище. Большая часть дома Павла Аристарховича была разобрана на дрова, от него уцелел только один флигель, но и там окна были заколочены. Лужайка возле дома, где прежде были нарядные качели, где стоял под сосной летний стол с самоваром, была теперь перекопана, должно быть, кто-то устроил на ней огород.

Приглядевшись, Борис заметил, что одно окно во флигеле сохранилось, больше того — ситцевая занавеска на нем шевельнулась, как будто из-за нее кто-то следит за прохожим.

В сердце Бориса проснулась робкая надежда.

Вдруг дядя Па прячется здесь, в уцелевшем флигеле своей дачи?

Борис толкнул калитку, прошел по разрытому участку, приблизился к флигелю, стукнул в дверь.

Какое-то время в доме царила тишина, затем за дверью послышались шаги, заскрипели половицы, дверь приоткрылась, в щель выглянула толстая баба с завязанной щекой.

— Чего надо? — спросила она, окинув Бориса тяжелым взглядом с ног до головы. — Спирту нет! Нет спирту! Понятно? Ходют и ходют, будто не понимают!

— Ты с кем там, Клавка, разговариваешь? — раздался за спиной бабы хриплый мужской голос.

— Ни с кем, Митрий Василич! — крикнула баба за плечо. — Господин за спиртом пришел, так я ему говорю, что нету!

— Какой еще господин? — В темноте за спиной у бабы появился здоровенный детина, до самых глаз заросший щетиной. — Этот, что ли? — Он уставился на Бориса мрачно, сверкнул фиксой. — Ты бы, гражданин, проваливал по-хорошему! Никакого спирту у нас нет!

— Да я не насчет спирта, мне бы узнать про бывшего здешнего хозяина, Павла Аристарховича… Не знаете ли, где он сейчас живет?

— Эвон чего! — Заросший детина вызверился на Бориса. — Бывшие хозяева все или по заграницам разбежавшись, или в чеке расстрелянные, и ты, господин хороший, иди прочь, пока цел! А то не ровен час за тобой тоже чека притащится, а нам с Клавкой это без надобности! У нас и без тебя неприятностев хватает!

— Извините. — Борис попятился. Он и сам понимал, что зря сюда пришел, зря стал задавать свои вопросы. Теперешние здешние жители не имеют никакого отношения к прежнему миру, к его миру, и спрашивать их про Павла Аристарховича Ртищева так же бесполезно, как спрашивать о нем, к примеру, американских индейцев или африканских негров. Да, пожалуй, не только бесполезно, но и опасно.

Борис вспомнил, что извозчики не хотели везти его в Озерки, поскольку место здесь опасное, бандитское, и торопливо пошел прочь, чувствуя спиной тяжелые взгляды жильцов ртищевского флигеля…

Он покинул участок Павла Аристарховича, вышел к озеру, поверхность которого подернулась рябью от налетевшего ветра.

Здесь детьми они играли в индейцев, здесь Павел Аристархович, увлекавшийся идеями основателя движения скаутов, английского полковника Роберта Баден-Пауэла, устраивал для них походы, учил строить шалаши, разжигать костер без помощи спичек…

В дупле одного из вековых дубов они устроили тогда тайник, в котором прятали секретные записки, написанные на языке индейцев сиу, который сами же и выдумали под руководством того же дяди Па…

Борис с удивлением убедился, что создания природы более долговечны и прочны, чем творения человеческих рук. Те дубы, которые он помнил с детства, сохранились. Вот и тот самый, в котором был их индейский тайник…

Он подошел к дереву.

Прежде, чтобы проверить тайник, ему приходилось вставать на цыпочки или даже подтаскивать к дубу какой-нибудь чурбан, теперь же он легко дотянулся до дупла.

Борис запустил руку в тайник просто так, в память о прежних временах и о своих детских играх. Ему и в голову не приходило, что он там найдет какое-то послание.

Однако в глубине дупла оказался сложенный вчетверо листок бумаги.