Тьма над Петроградом

— Ах ты, контра, белая кость! Так я тебя прямо обязан сей же час убить! Мне за это, может, еще и орден дадут! — Бандит оскалил беззубую пасть и бросился на Ордынцева, занеся нож для удара.

Но Борис опередил его: вспомнив уроки греческих контрабандистов, он выбросил из рукава нож, с которым никогда не расставался и так ловко прятал, что разгильдяи-чекисты при обыске ничего не заподозрили. Он метнул нож под заросший щетиной подбородок, в кадык бандита, туда, где пульсировала выпуклая жила.

Бандит споткнулся, удивленно охнул и повалился на землю. Его левая нога несколько раз судорожно дернулась, как у спящей собаки, и замерла.

Борис вздрогнул.

Только что он был охвачен чистой яростью справедливого боя, которая застлала ему глаза. Он забыл обо всем, кроме врага. Теперь же возбуждение схлынуло, и он понял, в каком ужасном положении оказался. Если его схватят власти — не миновать ему допроса в подвалах ГПУ, а там — и расстрела. Да и без чекистов с ним есть кому разделаться: этот безносый бандит явно был не один, и его дружки сейчас появятся, чтобы расквитаться с Борисом…

Заколоченные дачи замерли вокруг, словно наблюдая за чужаком и выбирая подходящую минуту для того, чтобы наброситься на него.

Борис выпрямился, решительно огляделся по сторонам, ногой толкнул труп, перевернув его на спину, выдернул из горла окровавленный нож, обтер его о землю и спрятал в рукав. Тем самым он хотел показать невидимым наблюдателям, что нисколько не боится их, готов к бою и не отдаст свою жизнь задешево.

Дачи молчали. Видимо, его поняли правильно и решили, что связываться с ним небезопасно, да и повод незначительный. Борис пошел прочь, не ускоряя шаг и не оглядываясь.

Вскоре он вышел на дорогу, ведущую к городу, в Лесное. Мимо него ехала пароконная подвода с дровами, и возчик позволил Борису подсесть к нему на облучок.

Глава 7

Я на бочке сижу,

А под бочкой склянка.
Мой миленок комиссар,
А я спекулянтка.

Частушка

Через час Борис уже шел по Четвертой Рождественской улице.

Дом номер восемь навис над улицей мрачной шестиэтажной громадой с выбитыми окнами и ободранным фасадом. Борис подошел к парадному, но дверь была крест-накрест заколочена досками. Оглядевшись по сторонам, Борис увидел неподалеку сгорбленного старичка в бабьей кацавейке и в пенсне с одним расколотым стеклом.

— Извините, уважаемый, — обратился Борис к старику, — а как мне попасть в этот дом?

— А вы, товарищ, сюда по какому делу — по частному или по личному? — солидно осведомился старик, внимательно разглядывая Бориса поверх пенсне.

— Вас мое дело не касается! — Борис решил держаться самоуверенно. — Дело мое чрезвычайной важности, и не всякому о нем положено знать! И вообще — как ваша фамилия?

— Фамилия? Сундуков моя фамилия! — Старичок залебезил, и глазки за стеклами пенсне забегали. — Так вы, товарищ, может, из комиссии по поводу уплотнения?

— Очень может быть!

— Так вы, товарищ, учтите, когда будете уплотнять, что у меня лично чрезвычайно стесненные обстоятельства и я уплотнению не подлежу как сильно пострадавший от мирового империализма… запомните — Сундуков, Иван Игнатьевич…

— Все, что надо, я и так знаю! — оборвал его Борис. — А вы мне так и не сказали, как в этот дом попасть…

— Извиняюсь, товарищ, это я от волнения! — Старичок поманил Бориса. — Вот тут, со двора, вход имеется, очень даже удобно, и можно к нам в дом попасть, ежели кто в своем праве…

Борис увидел полуоткрытую дверь в облупившейся краске, которая вела на крутую и грязную лестницу — самый настоящий черный ход, по которому в дореволюционные времена втаскивали на верхние этажи дрова и выносили помои.

Сдержанно поблагодарив старика Сундукова, Борис зашагал по лестнице.

Лестница эта была, как уже сказано, крута и грязна. На ней тут и там валялись гнилые овощные очистки, пролитые помои добавляли в здешнюю атмосферу свой неповторимый аромат. Борис проходил третий этаж, когда выше этажом хлопнула дверь, и на него сверху что-то вылили.

С трудом увернувшись от помоев, Борис на всякий случай немного переждал и продолжил свое опасное восхождение.

Наконец он добрался до пятого этажа и постучал в дверь.

За дверью послышался шепот, затем прозвучали удаляющиеся шаги.

Борис снова постучал, на этот раз гораздо сильнее.

— Что стучишь, что стучишь? — раздался из-за двери визгливый женский голос. — Щас Кольку позову, у него брат комиссар! Он тебя живо в ГПУ определит!

Борис на мгновение замешкался. Сказать, что он ищет Павла Аристарховича Ртищева? А вдруг тот живет здесь не под своей собственной фамилией? Не случайно же он передал Борису свой адрес в зашифрованном виде! Ведь доктор Вайсеншток говорил, что Ртищева арестовала ЧК, так, возможно, он каким-то чудом вырвался на свободу и теперь скрывается под чужим именем…

Отбросив этот вариант, Борис решил применить уже оправдавший себя метод и произнес строгим начальственным тоном:

— Откройте немедленно! Комиссия по уплотнению!