Тьма над Петроградом

— Да я ж тебе… да я ж тебя… — бормотал посрамленный блондин, безуспешно пытаясь сбросить с себя ловкого карлика.

— Ну, так кто у нас плясать будет? — пропыхтел Шарик Иванович и визгливо затянул: — «Эх, яблочко…»

— Братцы, что ж это творится! — заверещал Василий. — Сделайте же что-нибудь!

Его приятели, до сих пор с интересом следившие за представлением, начали подниматься из-за стола, чтобы помочь попавшему впросак дружку и проучить нахального карлика. Однако в это время из-за углового столика встал сутулый пожилой мужчина с изрытым оспой плоским лицом и длинными, свисающими до колен руками. Во всем облике этого человека было что-то неуловимо пугающее, как будто сама смерть оставила на его лице свою печать.

— Эй, сявки, порезвились — и будет! — проговорил он низким, как будто из-под земли доносящимся голосом. — Кончай базар, мелюзга, а то в порошок сотру!

Приятели Василия разом сникли.

— Ты чего, дядя Прохор, — подал голос один из них. — Мы же к тебе со всем уважением, а что этот маломерок не ко времени раздухарился, так мы не виноваты…

— Это не маломерок, а авторитетный урка! — пророкотал сутулый и повернулся к карлику: — Здорово шамал, Шарик Иванович! По какому толку прикатил?

— По такому толку, что нужен мне Семен Степанович по срочному делу. Миколка меня к нему с ботвой послал. Турман ботал, что он здесь, в «Эдельвейсе», чалился…

— Чалился, было дело! — солидно кивнул Прохор. — Только тут шумно стало, и он перекантовался в «Маньчжурию». Так что греби туда, не ошибешься!

— Бывай, Прохор! — Карлик соскочил с красного от позора Василия и покатился к выходу.

Вслед ему неслось из граммофонной трубы:

…Началась война
Буржуазная,
Озлобился рабочий народ,
И по камешку,
По кирпичику
Растащили мы этот завод…

— Ну, в «Маньчжурии» мы его непременно застанем! — проговорил карлик, выкатившись на улицу.

— А кто этот Прохор? — поинтересовался Борис, у которого все еще стояло перед глазами плоское, изрытое оспой лицо незнакомца.

— Что, приглянулся? — усмехнулся карлик. — Тебе рано еще к Прохору! Прохор — он на Смоленском кладбище лопатой машет, могилы копает. По похоронной части… набожный он человек, Священное Писание лучше любого попа знает, все посты блюдет…

— Могильщик, что ли? — удивленно проговорил Ордынцев. — Почему же его все так боятся?

— Потому что в могилку-то никто не торопится… Прохор, он ведь не только копает могилки. Он, ежели кого зарыть поскорее надо, поспособствовать может. Ежели кому, к примеру, жена надоела или, наоборот, муж, если компаньон торговый мешает или еще кто — к Прохору обращаются, и он за деньгу помочь может… мешал человек, глядишь — и нет его!

— Так он убийца? — Борис невольно поежился. — А ты говоришь — набожный человек!

— Очень набожный! — подтвердил карлик. — Ему иначе никак! Грехов-то на нем много, отмаливать надо… как говорится, не согрешишь — не покаешься…

За разговором они перешли Тучков мост и углубились в тихие переулки Петербургской стороны. Шарик Иванович уверенно шел знакомой дорогой и вскоре привел своих спутников к неказистому двухэтажному домику, над первым этажом которого красовалась выцветшая, криво повешенная вывеска:

«Маньчжурия».

Чай, сушки, бублики и другие напидки.

Знатоки подразделяли питерские трактиры на две главные категории: «серые» и «грязные». «Серые» трактиры предназначались для средней публики, располагающейся на социальной лестнице между людьми вовсе бедными и вполне достаточными — то есть для самых мелких служащих и торговцев, для уличных разносчиков и «холодных» сапожников, для артельщиков, приказчиков и канцеляристов, начавших уже спиваться и быстрыми шагами двигающихся к полной и беспросветной нищете. В эти «серые» трактиры посетители заходили не для того, чтобы поесть или согреться — они шли сюда, чтобы выпить рюмку водки, и на одной рюмке никогда не останавливались. Все в этих трактирах было устроено с таким расчетом, чтобы посетитель выпил и вторую рюмку, и третью, и четвертую — короче, чтобы он разошелся и пил до тех пор, пока у него в кармане остались хоть какие-то деньги. Держали такие трактиры по большей части выходцы из Ярославской губернии, почему в народе называли трактирщиков «ярославцами».