Тьма после рассвета

— Тебе? — изумился Леша. — Из-за конторы? Это что за новости? Ты замечена в неподобающих связях с иностранцами?

— Из-за нашего разговора по телефону. Ты спросил, беру ли я взятки, а я ответила, что в милиции взяток не бывает.

— И что с того?

— Начальница считает, что не надо. Даже шутить опасно. Нельзя. Могут слушать. Бред, конечно, кому мы нужны… Но с другой стороны, я стала вспоминать всю последнюю неделю, и получилось, что теперь у всех на уме только Комитет. Только об этом и говорят.

— Надо же, — усмехнулся он. — А у нас в институте говорят только о войне. Ну, в том смысле, будет она или нет.

Пришла очередь Насти изумляться.

— О войне? О какой войне?

— О какой-нибудь. Брежнев — это разрядка, разоружение, мирные соглашения. Брежнева не стало — и непонятно, как будет дальше. Что ты на меня так смотришь? У вас что, об этом никто не говорит?

— Да нет, у нас все больше про смену руководства. Про войну даже не упоминают. Леш, а ты меня не разыгрываешь? Что-то мне слабо верится, что в наше время кто-то может бояться войны.

— Это потому, что ты газет не читаешь, — с улыбкой изрек Чистяков. — Ведь не читаешь?

— Неправда, я «Литературку» читаю. Особенно судебные очерки и шестнадцатую полосу.

Сказала — и рассмеялась над собственными словами. На последней, шестнадцатой, полосе «Литературной газеты» печатались юмористические рассказы, шутки, одним словом, такое, что вызывает улыбку. Все остальное, за исключением судебных очерков, было Насте Каменской неинтересно.

– И все?

— Остальное — скука смертная, — честно призналась она.

— Ты полностью аполитична, подруга.

— Что есть — то есть, — согласилась Настя. — Я — сплошной дефект: газеты не читаю, политикой не интересуюсь, и у меня нет таких роскошных форм, как у французской актрисы, на которую ты глаз положил.

— Зато у тебя хороший характер и прекрасная память. Это перевешивает. Слушай, давай поедем на автобусе, а? Погода противная, домой хочется.

Такое предложение Настя поддержала с энтузиазмом: гулять она не особо любила, предпочитая сидеть дома с книгой или с какой-нибудь работой, хотя и понимала, что ходить на свежем воздухе полезно. Для этого людям выходные и даются. Но кто в двадцать два года думает о том, что полезно для здоровья?

Дома они в четыре руки взялись за обед. Впрочем, Настины руки годились только для самой примитивной помощи: подать, вымыть, убрать, протереть. Такие сложные позиции, как «тонко порезать», «вовремя снять с огня», «замешивать до состояния густой сметаны», были ей не по плечу, зато Алексей превосходно с ними управлялся, причем делал это с удовольствием, вдохновенно и изобретательно.

— Где проводят эту вашу Школу юных гениев? — спросила Настя, когда процесс подготовки был окончен, все поверхности вымыты и вытерты и оставалось только ждать, с голодной тоской глядя на стоящие на огне кастрюлю и сковороду, и вдыхать вырывающиеся из-под крышек запахи.

— В разных местах по всему Союзу. В этом году — в Ташкенте. А что?

— И когда?

— Опять же в этом году — в марте, но каждый год по-разному.

Она завистливо вздохнула и сглотнула слюну.

— Счастливый! В Москве будет холод, мрак, сырость и грязь под ногами, а в Ташкенте тепло, все цветет, фрукты созрели… Говорят, там в марте уже черешня поспевает.

— Осталась бы в аспирантуре — тоже была бы счастливая, — заметил Леша. — Тебе же предлагали, но ты отказалась.

Это правда, ей предлагали. Но предлагали аспирантуру по кафедре уголовного процесса, а это было Насте Каменской неинтересно. Если бы ей предложили остаться на кафедре уголовного права и криминологии, она бы, наверное, призадумалась, но… Желающих заняться подготовкой диссертации по уголовному праву или по криминологии было намного больше, чем аспирантских мест, и среди этих желающих всегда бывало слишком много тех, кого «надо взять». Впрочем, у Насти были в тот момент свои резоны. Во-первых, работа в учетной группе давала доступ к статистике, и это было ей действительно интересно. Оставшись на университетской кафедре, она никогда в жизни не получила бы доступ к статистической информации, имеющий гриф секретности. Во-вторых, аспирантская стипендия не шла ни в какое сравнение с офицерским окладом: должностной оклад плюс оклад по званию, а через какое-то время начнет капать надбавка за выслугу лет, да еще один раз в год бесплатный проезд к месту отпуска и назад. Поди плохо! Конечно, родители не дали бы пропасть, останься Настя в аспирантуре, помогали бы финансово, но сидеть на их шее категорически не хотелось. Стремилась отделиться и жить самостоятельно — вот и живи, не проси ничего у мамы с папой.

— Ну, скоро? — жалобно спросила она. — По-моему, уже все давно готово.

Алексей посмотрел на часы.

— Еще шесть минут, не ной.

— Ладно, буду терпеть. Слушай, а в прошлом году где была Школа?

— Понятия не имею, я в прошлом году еще был студентом-пятикурсником и даже не знал, что такие Школы бывают. У тебя какой-то подозрительно повышенный интерес к нашей Школе молодых ученых, подруга.

Настя махнула рукой и прикусила язык.

— Не обращай внимания, это от голода. Пытаюсь отвлечься.