Тьма после рассвета

— Держал себя в руках. Знаешь, пока занят чем-то, дело делаешь, оно отвлекает. А вечером пришел домой — и все. Сломался. Ночью спать не мог, пытался представить, что со мной было бы, если бы у меня такое случилось… В общем, Витя, говорю тебе как другу: еще одной встречи с Муляр я не вынесу. Со Смелянской еще так-сяк, справлюсь, потому что она — объект моего профессионального интереса. А с Муляр — нет, не смогу. Ну будь человеком, отошли меня куда-нибудь, когда она придет. Под благовидным предлогом, чтобы Кирилл не просек. Не хочу перед ним позориться. А тебе уж по старой дружбе говорю все, как есть.

Надо же! Импортный галстук, элегантные запонки, хорошие манеры. Красивое лицо, располагающая улыбка. Отличный опер, один из лучших агентуристов главка. И, оказывается, не выносит вида чужого горя. Он-то, Виктор Гордеев, насмотрелся, привык за столько лет, ему и в голову не приходило, что Гоге тяжело видеть чью-то боль, отчаяние, смешанное и с надеждой, и со страхом утраты.

— Ладно, сделаем, — пообещал он. — Как войдем сейчас — сразу начнем. Лады?

— Спасибо, Витя, — горячо поблагодарил Те­легин.

Они вернулись к кабинету и, едва взявшись за дверную ручку, стали делать вид, что продолжают разговор.

— Ну а кто поедет-то? — недовольно выговаривал Гордеев. — Я не могу, я ответственный от главка. Вот когда Муляр придет, ты как раз и съезди, все равно она не по твоей части, к торговле отношения не имеет, так что ничего важного ты не пропустишь.

— Ну ладно, — пробурчал Телегин, изображая недовольство, — но будешь должен.

— Извини, Кирилл, — деловито проговорил Гордеев, обращаясь к Носилевичу, — производственные проблемы.

— Понимаю, — снова усмехнулся тот.

«И как он может часами стоять неподвижно? — в который раз удивился Виктор, глядя на капитана. — Их специально этому учат, что ли? Вот так слиться с мебелью и не подавать признаков жизни, оставаться незаметным…»

Со вторым свидетелем дело двигалось туго: этот человек по роду своей деятельности все дни проводил в разъездах, встречался с множеством людей и, к сожалению, отлично помнил все свои передвижения и был весьма словоохотлив, так что подробные ответы на вопросы заняли уйму времени. Гордеев злился, потому что делалось это все исключительно по требованию сотрудника КГБ, а сам он, была бы его воля, спрашивал бы только о том, что важно для отработки версий. Одно утешало: Гоге все эти сведения, судя по всему, были небезынтересны.

Когда снова заглянул тот же молоденький сержант и сообщил, что пришла гражданка Муляр, было уже начало третьего.

— Пусть подождет в коридоре, мы вызовем ее, когда закончим, — устало произнес Гордеев.

Наконец свидетель завершил свой многословный рассказ, напичканный бесчисленными деталями, и его отпустили.

— Перерыв, — выдохнул изрядно утомившийся Гордеев. — Хоть в туалет сбегаю, а то сейчас лопну. Давай, Гога, собирайся и мотай. Раньше сядешь — раньше выйдешь, раньше уедешь — раньше вернешься.

— Вить, может, я потом как-нибудь?.. — проныл Телегин.

«Театральные подмостки по тебе плачут, Гога», — насмешливо подумал Гордеев, а вслух произнес укоризненно:

— Да тут дел на полчаса, ну что ты, ей-богу? Давай, выметайся в темпе.

Виктор сбегал в туалет, заодно попил водички из-под крана и сделал несколько приседаний, чтобы разогнать кровь по затекшему телу. Подойдя к кабинету, кивнул Татьяне Муляр:

— Проходите.

На стульях вдоль стены сидели еще два человека из числа гостей, бывших в среду, десятого ноября, у Смелянских.

— И здесь своих без очереди пропускают, — послышался ворчливый голос. — Уж в милиции-то… Нигде порядка нет.

Гордеев кинул на ворчуна неодобрительный строгий взгляд, но ничего не сказал. Однако мысленно посетовал: «Какая же ты сволочь бездушная! Ведь ты каждый год ходишь в гости к Смелянским, ты знаком с Татьяной полтора десятка лет, ты знаешь, что у нее пропал ребенок, ты только что мило разговаривал с ней и изображал сочувствие. И теперь возмущаешься, что ее вызвали почти сразу, как она пришла, а тебе придется еще ждать. Совесть у тебя есть?»

Войдя в кабинет, он уселся за стол, посмотрел на лицо женщины, устроившейся на стуле перед ним, и вдруг вспомнил слова Кирилла Носилевича, сказанные накануне, после визита к Мулярам: «Ты же с мужем разговаривал, жена у тебя за спиной сидела, ты ее не видел, а я смотрел внимательно. В какой-то момент она начала волноваться, и чем дальше — тем сильнее тревожилась. Когда мы уходили, она была уже сама не своя. Если хочешь мой совет — прошерсти как следует их окружение, они явно что-то знают». Неужели комитетчик был прав? Неужели и вправду Татьяна Муляр имеет основания подозревать кого-то из близкого окружения семьи? Думала об этом вчера полдня и всю ночь, а сегодня решилась рассказать о своих подозрениях. «Ты разговаривал с мужем, а я смотрел на жену…» Интересный вариант. Надо попробовать.