Тьма знает

— …я собирался проведать его, и у него сидела женщина, которой я раньше не видел. Я не разглядел ее как следует. Она сидела ко мне спиной и как будто не стремилась привлекать к себе внимание. Не поздоровалась, — а Хьяльталин подал мне знак, что хочет остаться с нею наедине. Через некоторое время, когда я снова проходил мимо, она уже ушла. Я спросил: мол, это его сестра? — а он не стал отвечать.

— Как она выглядела?

— Я плохо разглядел. Я же сказал: она сидела ко мне спиной и старалась не привлекать к себе внимания. Это точно была не его сестра: та пришла через некоторое время после того, как он умер, и жалела, что не застала его в живых. Мне стало любопытно, что это была за женщина — нам, пасторам, ничто человеческое не чуждо, — и я стал расспрашивать о ней тех, кто заботился о Хьяльталине, но ее никто не видел. Это было очень поздно вечером, а в расспросы я пустился на следующий день, и мне так ответили. Ее никто не заметил! Она совсем ненадолго заходила.

— Она была ровесница Хьяльталина?

— Вот совсем ничего не могу сказать. Я же ее видел мельком.

— Одета богато? Бедно?

— Ни то, ни другое. Совершенно обыкновенная женщина, довольно низкого роста, по-моему, в темном пальто, и волосы темные, а на них такой платок, как женщины носили в старину. Я не стал ее долго рассматривать, да и Хьяльталин хотел побыть с ней наедине, так что я удалился.

— Вы последний, кто видел Хьяльталина живым?

— Да.

— И он не сознался?

— Нет, просто закрыл глаза и умер. Мне показалось, он довольно мужественно встретил смерть. Разумеется, новость о том, что у него рак, его подкосила, как это обычно и бывает, но мне кажется, в момент смерти он примирился со своей участью. Во всяком случае, я заметил по нему именно это. Но он не выражал ни раскаяния, ни сожаления о чем-либо, что он сделал в жизни — если для вас это считается доказательством.

— Он был верующий?

— По сравнению с вами — да.

Конрауд остановился и посмотрел вокруг. На город и горы на севере открывался красивый вид, и он неподвижно стоял на осеннем солнце и любовался им. На Брейдхольтском проспекте движение было оживленным. Конрауд был до мозга костей столичным жителем и считал, что лучше всего на свете — в Рейкьявике в солнечную погоду.

— Ваши сотрудники выяснили, почему его отвезли на ледник? — спросил пастор, когда Конрауд собирался уходить из больницы.

— Нет. Только я больше в полиции не работаю. Не знаю, что они там считают.

— Но ведь вы не бросили это дело? — заметил пастор.

— Отнюдь.

— Тогда почему вы меня об этом расспрашиваете?

— Я… я просто последние дни все думал о Хьяльталине, — ответил Конрауд. — Хотел узнать, не сказал ли он чего-нибудь. Собственно, я просто поболтать хотел, не проводить допрос. Надеюсь, у меня не получился допрос.

— Хьяльталин вам отпущения грехов не давал, — ответил пастор. — Если вы именно это хотели услышать.

— Нет, — ответил Конрауд. — Я его и не ожидал.

16

Когда она позвонила в полицию из-за пропажи брата, она была молодая — вся жизнь впереди, улыбчивая, дружелюбная — хотя, разумеется, взволнованная тем, что он исчез. Тогда она не ведала, что в последующие десятилетия ее жизнь будет проходить под тенью этого исчезновения. А сейчас, когда больше половины ее жизни уже минуло, Конрауд как будто разглядел, какой сильный отпечаток оставили на ней все эти события.

Ее звали Йоурунн. Конрауд долго с ней не встречался — и увидел, что на ее лице отпечатались следы давней усталости как напоминание о трудных временах. Улыбчивость исчезла. Дружелюбие было уже не таким искренним. Она сказала, что благодарна судьбе за то, что ледник вернул ей брата, — однако не смогла уберечься от шумихи в прессе, начавшейся после этого: ажиотаж в СМИ ужасно докучал ей. В газетах регулярно возникали какие-то теории заговора, появлялись новые сплетни, всплывали старые фотографии, припоминания, пересказы. Она вскоре прекратила отвечать журналистам, и каждый раз, когда речь заходила об этом деле, ей становилось больно, так что она вообще перестала следить за тем, что об этом говорили и писали. Ей пришлось сменить номер телефона на такой, который не был записан в телефонном справочнике: она была по горло сыта звонками от подвыпивших хамливых незнакомцев, считавших, будто лучше всех знают, что именно там произошло.

Сестра и брат были очень близки друг с другом, и ей было легко отвечать на вопросы о приватных делах Сигюрвина и его личной жизни в давние годы. Общение с Конраудом у нее всегда проходило хорошо. Она доверяла ему и в глубине души знала, что он прилагает все старания, чтобы раскрыть дело, и когда сейчас, после обнаружения ее брата, Конрауд захотел с ней встретиться, она охотно согласилась. До того у нее дважды побывала Марта и тщательно расспрашивала о леднике, — но Йоурунн, как и всякий другой на ее месте, только удивлялась, что ее брат нашелся именно там, — и не могла предоставить никаких новых сведений.

— Я слышала, вы уже вышли на пенсию, — сказала Йоурунн, когда пригласила его к себе домой. Она была одиночкой: незамужняя, бездетная, — и Конрауд раздумывал, не из-за брата ли этак вышло.