Он несколько раз обошёл выставку, но так и не увидел ни одну из знакомых ему работ Дольфа. Что было странно, потому что пришёл он, в какой-то степени, только ради них. Эрин, тем временем, застыла почти в самом начале выставки, изучая редкий образчик абстракционизма. Вернее, картину, почти полностью составленную из разноцветных фигур.
— Мне кажется, — сказала она подошедшему Максу, — Автора либо держали взаперти, либо заставляли смотреть на работы Малевича часами.
— Либо и то, и другое, — пожал плечами Макс.
На плечо ему тут же резко опустилась чья-то рука. Несколько человек обернулось, услышав изданный Максом возглас. Эрин даже улыбнулась, из-за чего Макс почувствовал прилив неловкости.
Хотя, если подумать, ему вообще было неловко в этой галерее.
— Не ожидал увидеть тебя тут, — холодно отчеканил Дольф. — Guten Tag, — добавил он, поворачиваясь к Эрин.
— А я ожидал, — ответил Макс, тут же думая о том, насколько плохо прозвучал этот ответ. — Где твой помидор?
— Помидор?.. — Переспросил Дольф. Однако, через пару секунд, он, кажется, понял, о чём речь. — А, ты про «путь к признанию». Ну… Его не приняли.
— В смысле «не приняли»?
Разве у этой выставки есть какие-то ограничения? Жюри? Да и кто мог быть против помидора? По мнению Макса, это была самая глубокая картина из всех, какие он видел. При том, что на выставке было достаточно картин, изображающих совершенно неожиданные предметы на белом фоне.
Хотя, возможно, он был предвзят. Потому что Дольфа он знал; он знал его прошлое. Как и Престон. У них было одно прошлое на троих. Даже четверых – считая Эрин. И Макс, кажется, почти смирился с этим.
— В смысле они нашли там пропаганду нацизма или что-то в этом роде, — Дольф пожал плечами. — На самом деле, моё творчество просто слишком глубокое для них.
— Или слишком личное, — отозвалась Эрин. Дольф нахмурился, переведя на неё взгляд. — В плане, ты действительно думаешь, что кто-то из авторов этого пытался что-то вложить в свои работы?
Она окинула рукой зал, приглушив голос; кто-то из взрослых, проходивших мимо, укоризненно покачал головой.
— А почему ты так уверена, что они не вкладывали?
— Потому что подобные мероприятия строятся на узких канонах и стандартах. Мыслить надо не как художник, а как член жюри.
Эрин выглядела уверенной в своих словах. И почему-то Максу казалось, что говорила она не только про картины.
— Ты подозреваешь, что они даже не хотели, чтобы я вкладывался в работу?
— Я уверена, — Эрин улыбнулась. — Современное искусство в корне неверно, ибо строится на ложных идеалах.
— Какие громкие слова.
— Спасибо, — она сделала лёгкий реверанс.
Это моя девушка, — захотелось заявить Максу. Но он сдержался.
— И всё же, ты-то что тут забыл, раз тебя не приняли? — вместо этого спросил он у Дольфа. Тот, кажется, слегка покрылся румянцем, однако всё же ответил, гордо вскинув голову:
— Я хотел увидеть, ради кого меня бросили.
— Увидел?
— Да.
Дольф гордо поправил рубашку и повернулся к выходу.
— Вы собираетесь торчать здесь ещё несколько часов или?..
— Это было бы оскорбительно для него, — шепнул Макс на ухо Эрин. Она улыбнулась.
— Тогда давай не будем мучить его.
Макс почти не попрощался с Дольфом. Да и Эрин не стала, хотя ей, кажется, понравилось общаться с ним. Они покинули комплекс довольно быстро, не думая о нём. В конце концов, у них вроде как свидание, да?
Хотя, если бы Макса попросили описать произошедшее потом, он вряд ли бы смог собрать мысли в кучу.
Он почти не запомнил их разговоров или мест, которые они посещали – а они гуляли почти весь день. Голову всё ещё забивали какие-то сторонние соображения, игнорировать которые было очень сложно.
Например, он не мог удержаться от сравнения Эрин с… Пайкменом. Да, это была странная мысль, ему самому она не нравилась, однако она не желала покидать его голову, пока он полностью не разложит её на составные.
В отличие от Эдварда, Эрин смогла избавиться от скаутских стандартов. Избавиться от прошлого. Но вопрос был в том, что это прошлое причиняло ей неудобства. Оно ей не нравилось. А Эдвард, кажется, доволен своей жизнью. Как и Саша, как и Таби. Плохо ли это?
Наверное, потому что перемены необходимы. И под переменами Макс понимал переосмысление. По крайней мере, сейчас. Эрин смогла посмотреть на свою прошлую жизнь по-иному. Эдвард – нет.
А смог ли Макс?..
Вероятно.
Но это было даже слишком давно.
После усыновления Дэвидом он начал воспринимать лагерь иначе. А за последние две недели… Максу, возможно, стоило бы пересмотреть своё отношение к прошлому. Несмотря на то, что опыт в лагере сделал его тем, кем он был сейчас – а он сам себя вполне устраивал – нужно двигаться вперёд и от чего-то избавляться.
Возможно, пришла его пора избавиться от лагеря. И Макс, кажется, был готов на этот шаг.
Перестать ревновать его прошлое к Престону, перестать злиться на эту пьесу за то, что она чуть ли не предсказала будущее. Перестать думать, что только он имеет право на…
Да, пора сказать это вслух.
Не только он имеет права на Дэвида, Лагерь Кэмпбелл и связанное с ними прошлое.
— Макс? — Эрин аккуратно дотронулась до его плеча.