То, что вы хотели

А на четвертый раз я увидел перед собой злого клоуна. По его размалеванному лицу текли слезы. Он подошел ко мне, погладил по голове, потом снял парик и маску, сбросил клоунский комбинезон – и я узрел Иисуса. “Возлюби врага своего, – сказал он. – И враг станет Мною. Все, что возлюбишь, – есть Я. А ты Меня забыл. Потому что любить боишься”.

Я обалдел, я бросился к нему в объятия, но схватил лишь пустоту. Схватил и будто исторг ее из себя. Ее место занял Христос, я был полон Им, и жизнь моя определилась. Церковь дала мне все. Смысл, веру, надежду и даже любовь. Любовь к богу… К несчастью, я начал пользоваться твоим дьявольским изобретением. По старой студенческой привычке я следил за технологическими новинками и однажды в каком-то обзоре набрел на описание Sekretex. Идея показалась мне интересной, одним из первых я загрузил промоверсию твоего поисковика и начал…

Дальше рассказывать не буду, ты лучше меня все знаешь. Демоны проснулись… Я смотрел эти проклятые картинки и не мог оторваться. Привычный нам мир рушился, а я все смотрел и смотрел… Я стал вести себя строже, отказался от комфорта, многие часы проводил в молитве. Я каялся, каялся, но все равно заходил на эти мерзкие сайты… Я совсем запутался, и только когда отчаявшиеся кардиналы в бесплодной попытке остановить разрушение Церкви избрали меня папой, я понял Божественный Промысел. Мы связаны, Айван, мы близнецы-братья. Ты мой демон, а я твой спаситель, или наоборот. “Возлюби врага своего, и он станет Мною”. Только наша совместная жертва может спасти мир. Дьявол и Бог на одном кресте – за человека. Потому что до такой мерзости докатились люди, что одного Бога им мало. Я не знаю, кто из нас кто. Может, ты Бог, а я дьявол, неважно… Только вместе, только вместе… Прости меня, я запутался, возможно, ты прав, и я маньяк, и все мои слова – это бред извращенца в ожидании самого грандиозного в жизни кайфа. Возможно, я святой, злой святой клоун… Прости меня, пожалей меня, я умоляю…

Папа Том сбивается, умолкает, а после начинает невнятно мычать и всхлипывать. Я все еще стою к нему спиной. Не могу повернуться. Раньше не хотел, а сейчас не могу. Из-за меня он такой, из-за меня они все такими стали… Нет, лишнего я себе приписывать не буду. В людях изначально много дерьма, полулюди-полузвери они… Но людьми их делает бесконечная борьба со своей звериной половиной.

…Погано обошлась с мальчиком Томом жизнь, врагу не пожелаешь, но он был смел и отважен, он попытался, он дал злу бой. Он сжимал своими детскими ручонками меч логики и морали и почти отбился, хотя шансов у него было немного. Теорема Пифагора и манна небесная – слабое оружие против зла. Но он почти победил. Почти… И тут вдруг появляюсь я, весь такой прогрессивный и лучезарный. Я говорю отважному мальчику Тому и еще миллиардам не менее отважных мальчиков и девочек: “Расслабьтесь, дети, война окончена полной капитуляцией, сдайтесь злу, оно все равно никогда не исчезнет, сколько бы раз вы его ни побеждали. Сдайтесь и примите себя такими, как вы есть, со всем своим злом. Оно же в вас есть? Есть. Это глупо отрицать. Сдайтесь, и вам станет легче…” И почти победивший мальчик Том и еще миллиарды “почти победивших” сдаются. А я стою здесь, в бункере под Храмом Гроба Господня, виновный в том, что предал почти победившее человечество. И мальчика Тома… За тридцать сребреников ценой в триллионы предал и за тщеславие свое неуемное…

Я не знаю, что делать. Каяться, просить прощения? Мол, не буду больше, осознал, простите меня, люди добрые… Глупо. Да и кому они нужны, мои извинения? А вот, пожалуй, ему и нужны, покалеченному мною и жизнью римскому папе Иоанну Павлу Третьему. Что ж, хотя бы ему… Я наконец поворачиваюсь к Тому, обнимаю его, прижимаю к себе, шепчу жарко:

– Прости, прости меня, я виноват. Ты хороший мальчик, это все из-за меня. Прости, будь милосердным, святой отец. Ты мой спаситель, я только сейчас это понял… Давай уйдем отсюда, мы заблудились. Я запутал и себя, и тебя, и всех… Давай уйдем…

Я хочу заплакать и не могу. За меня, уткнувшись мне в грудь, это делает Том. Спасибо ему, помогает. Я чувствую, как на глаза наворачиваются благодатные очищающие слезы, еще немного и… Неожиданно я ощущаю боль в шее. Она все усиливается, я не понимаю, что происходит, и лишь вид крови, расплывающейся на белой льняной рубашке, заставляет меня осознать немыслимое – папа Иоанн Павел Третий впился зубами мне в горло. В горло… Происходящее не умещается в голове, от шока я не могу пошевелиться, только дышу часто. Это продолжается всего несколько секунд, а после Том отскакивает, как испуганная нашкодившая собачонка, прячется за спины спецназовцев и злобно тявкает перепачканным в моей крови ртом:

– Взять, взять его, позовите врача, пускай вколет транквилизаторы, сейчас впендюрим, и никуда он от нас не денется! Взять, взять, взять!!!