То ли ангел, то ли бес

— Первое время будешь подкидывать что-то, потом забьешь. И играть мне перестанешь. Никто бы не стал по доброй воле. Поэтому я буду тебя держать тут.

Он взял инструмент, затем раскрыл ноты перед ее носом. Ого, Брамс! Он Вале не давался. Она не чувствовала его. Да и объективно он был сложен.

— А если откажусь и сейчас?

— Я тебя заставлю играть. Силой или равнодушием.

— Силой — понимаю, но как равнодушием?

— Перестану обращать внимание на твои крики боли. Тебе же понадобится укол через шесть часов, а я не буду его делать.

— Ты не такой ужасный человек, каким хочешь себя показать.

— Я накормил любовника своей жены битым стеклом. Разбил бутылку, растоптал и осколки засыпал ему в пасть. Санитары в дурке сильные. Им надо скручивать буйных. А супружнице в сиську воткнул осколок. Все остались живы, правда, пострадали, особенно он. Меня приняли. Только из-за того, что я проработал пятнадцать лет в психушке, смог симулировать помешательство. Но боялся, что меня раскусят, и сбежал.

— Даже не верится. Мне кажется, ты это выдумал, чтобы нагнать на меня страху.

— Не, если это все неправда, то просто в башке моей что-то не то… Но такая картинка есть. Я не помню своего имени, честно. Но как харкал кровью любовник моей жены, а его губы, десны, язык были в порезах — помню.

— Они провинились перед тобой. А я?

— И ты провинилась. Тем, что тебе больше повезло, чем мне. У тебя дар. Ты красивая. У тебя дочка… А я так хотел детей, а моя курва-жена после трех абортов (не от меня) не смогла забеременеть.

— Давай я тебе сыграю? Не Брамса. А колыбельную. Под нее засыпали мои дети.

— У тебя их еще и несколько?

— Трое вообще-то. Но ближе мне дочка. Сыновья сами по себе, а она очень от меня зависит. У нас тонкая духовная связь… — Она специально так говорила. В психологии Валя плохо разбиралась, но ей думалось, если похититель увидит в ней хорошего человека, то станет теплее относиться.

— А меня мать бросила! На бабку, которую все называли колдуньей. А отца я никогда не знал.

Опять сказала не то? Моцарт любое заявление своей пленницы воспринимал в штыки. И она ждала совсем другого.

— Кстати, помнишь крысенка? — спросил он.

— Со шрамом на морде? Да. Он милый.

— Мне тоже нравился. Поэтому я пускал его сюда. Тут крыс не так много. Далеко от жрачки. И слишком жарко. Но прибегают иногда. Этого я прикормил.

— И?

— Он прогрыз коробку, в которой я хранил яблоки. И покусал несколько.

— Ему нравились яблоки. Ты сам ими кормил его.

— Вот именно! Я его ими кормил. Не надо воровать… — Он сделал несколько шагов в темноту. Вернулся, держа мертвого крысенка за голый хвост. — Я прибил его. Поймал и раздавил. Так что ты остаешься без звериной компании.

Валя заплакала. Тихо, без истерики. Просто начала ронять слезы. По крысенку Митюше и по себе…

— Со мной ты точно так же поступишь? — спросила она, утерев лицо кулаком. Он уже пованивал. Как и вся она. Еще пара дней — начнет смердеть.

— Людей я не убиваю. Только животных. И то не всех. Собак мне жаль. Они такие преданные, ласковые…

— А как же любовник жены?

— Он остался жив. Да, стал инвалидом, но не умер. И супруга отделалась только шрамом.

— Ты обоих искалечил…

— Но не убил же! — Логика железная. И с ней не поспоришь. — И тебя трогать не буду. Сама помрешь, когда придет время.

— Я испытываю адские боли. Но ничем не могу себе помочь. Пощади!

— Хорошо, — быстро согласился Моцарт. Валентина в чудеса не верила, поэтому не стала себя обнадеживать. И правильно сделала. Бомж достал нож и положил его возле ее так называемой подушки. — Когда будет невыносимо, вспори себе вены, — сказал он.

— Что сделать?

— Можно и по горлу… Мне все равно, как ты окончишь свою жизнь. Но я не буду тебя лишать ее. А теперь играй! — и сунул Вале скрипку.

«Я точно подохну тут, — сделала вывод она. — И даже крыс Митюша не объест мое лицо, потому что его убили за то, что он погрыз яблоки…»

Глава 4

Она не сомневалась в том, что любит Аркадия, до тех пор, пока не столкнулась в коридоре с…

Аллигатором?

Нет, это, конечно же, был человек. Но татуировки на его лице делали мужчину похожим на хищную рептилию. Чешуя, ноздри, клыки.

Сначала Майя испугалась. Он шел на нее, такой огромный, страшный. На голове капюшон, а из-под него зловеще сверкают глаза. Они столкнулись. И оказалось, что он еще и холодный. Майя знала, что у аллигаторов максимальная температура тела тридцать пять градусов (посещала ферму, там сказали), и у здоровяка она была как будто примерно такой же.

— Извините, — сказал он. И добавил уже по-английски: — Сорри.

А затем улыбнулся. Татуированные клыки поползли в стороны, и лицо стало еще страшнее. Но Майя почему-то перестала бояться.

Они разошлись. Когда девушка дошла до своей двери, то обернулась. Аллигатор стоял и смотрел на нее. Да с такой страстью, что стало не по себе. Казалось, бросится сейчас на нее, сорвет одежду и овладеет прямо в коридоре.

Майя шмыгнула в номер, закрылась в нем.

Сердце колотилось так, что казалось, выскочит сейчас и запрыгает, как мячик, по полу.