– Ja, Herr Offizier!
– Tun dies es unmittelbar![30]
Ганс Бауман, щёлкнув каблуками, повернулся на сто восемьдесят градусов и вышел из типографского корпуса.
На столе, готовые к отправке, лежали серые бумажные прямоугольники.
«
Вальтер Доринг брезгливо поморщился:
– Dörfler! Es ist notwendigum den Text also Analphabeten. Feste Grammatik und Rechtschreibfehler! Kein Stil oder Design![31]
Глава 10
Качели памяти взлетали всё выше и выше над секундами, минутами, днями и столетиями. Невероятная история жизни одинокой женщины всколыхнула сознание с такой силой, что теперь я смотрела на всё происходящее с удивлением ребёнка, впервые увидевшего в небе радугу.
Контрасты в последнее время стали неотъемлемой частью моей жизни. Ещё недавно я была вполне преуспевающим экономистом в одной из коммерческих компаний Минска. Моё размеренное существование – женщины в возрасте «слегка за тридцать» – текло ровно и спокойно.
И вдруг всё изменилось.
За каких-нибудь десять дней я стала другой. Стала жить по-другому – дышать полной грудью, смеяться там, где хочется смеяться, плакать там, где хочется плакать. И всё это случилось благодаря женщине, которая обратила моё внимание на истинные ценности – любовь к жизни, дружбу, понимание, верность слову и делу.
Вот и сейчас я снова буквально застыла на пороге второй комнаты в квартире Мирры Львовны. Из-за двери на меня смотрела вечность.
Белая вечность. Вечность с надеждой на лучшее.
Казалось, помещение будто стерильно. Белые стены, белые шторы, абсолютно белые потолок и пол, белые рамки портретов на стене напротив.
Левая стена от пола до потолка заставлена книгами – беглый взгляд выделил энциклопедии Брокгауза и Эфрона, толковый словарь Даля, справочники на немецком, английском языках. На верхних полках – классика русской, белорусской, немецкой литературы. Много энциклопедий, словарей по мировой истории и культуре.
Мирра Львовна с гордостью показывает своё богатство.
– С каждой зарплаты откладывала, на некоторые издания копила деньги. По ночам в очередях стояла за дефицитными томами. Заметили, сейчас и слова такого нет – дефицит? А раньше даже книги были дефицитом.
– Сколько же здесь книг?
– По картотеке – более четырёх тысяч томов. Но не это я хотела вам показать.
Она указала на стену, увешанную портретами.
– Смотрите.
Снова культурный шок.
– Это мой ежедневный труд, – Мирра Львовна улыбнулась, увидев наше замешательство. – Каждое утро работаю здесь. Вспоминаю. Записываю. Снова вспоминаю. Я рада познакомить тебя, Людмила, и вас, Ольга Фёдоровна, с моей семьёй.
С особой нежностью она протянула руку к фотографии женщины в простом чёрном платье с белым ажурным воротничком:
– Познакомьтесь, это моя мама, Роза Генриховна Андреева, урождённая Шнайдер. В юности я была очень на неё похожа. Здесь она накануне войны – ещё совсем молодая. А вот мой папа – Лев Андреев, мои сёстры, соседи, друзья – все те, кто остался на той войне.
Мирра Львовна бережно гладила лица ушедших людей, не замечая своих слёз.
Чёрно-белые фотографии, карандашные наброски. Под каждым изображением неровные строчки, выведенные от руки: «
Тишина смотрела на нас глазами ушедших людей, звенела в ушах, пряно пахла увядающими белыми лилиями.
– Мама очень любила лилии, – смущённо улыбаясь, Мирра Львовна бережно расправляла узловатыми пальцами увядшие лепестки цветов, стоящих в хрустальной вазе возле импровизированной стены памяти. – Месяц назад удалось упросить почтальона, чтобы она купила этот букет.
– Мирра Львовна, дорогая! Как много вы сделали для своей семьи, – мама осторожно приоткрыла лежащую на стуле возле окна старую канцелярскую книгу.
Ряды фамилий: Ивановы, Стельмах, Навроцкие, Кишкурно, Петровы, Коноплицкие, Ветровы, Евсеевы… В большинстве с указанием даты рождения и даты смерти каждого члена семьи.