Точка

В ладонь соскальзывает сложенный вчетверо пожелтевший тетрадный листок.

«Приветствую того, кто читает эти строки. Возможно, вам покажется странным, что моё завещание оформлено таким образом, однако я слишком стара, чтобы обращаться в какие-либо организации для решения этого вопроса. У меня нет родственников. Свою квартиру я оставляю государству. Будет такая возможность – сделайте здесь музей. Я попыталась создать что-то подобное. Нам, прошедшим мучения гетто, негде было собираться. В советское время мы никогда вместе не собирались: униженные и оскорблённые, не хотели смотреть в глаза друг другу. И хотя мы и сейчас не любим бередить старые раны, но теперь наше самосознание стало другим. Поэтому я считаю своим долгом рассказать о событиях той поры, о погибших родных и близких и историю своего спасения. Я ничего не забыла. Мир должен знать и помнить. В моих рассказах, как в капле воды, отражена вся трагедия океана Катастрофы. Я видела равнодушные и деловые лица нацистских палачей. Долгое пребывание в непрерывной стрессовой ситуации, постоянная боязнь разоблачения (мы хорошо знали, что за этим последует) – всё это в совокупности отложило свой отпечаток на каждого из нас. Наши погибшие родители хотели, чтобы мы, оставшиеся в живых, были счастливы и достойно прожили жизнь. У каждого из нас впоследствии была трудная судьба, в большинстве своём нелёгкая сиротская жизнь, без родительской поддержки, без заботы и ласки. Достойно прожить – этот завет мы старались выполнить. В своём домашнем музее я постаралась сохранить сведения о тех людях, кого знала. Тех, кто прошёл ужасы войны. Тех, кто помогал мне, кому помогала я. Выжить. Выстоять. Вернуться к жизни».

Ниже приписано:

«Дорогая Людмила. “Радость Марии” я завещаю тебе. На долгую память. С кошками будет сложнее – реши сама, куда их пристроить. Была рада познакомиться с тобой и твоей мамой. Жаль, что времени для общения отпущено мало. Мне пора. Уже скоро.

Желаю вам счастья. Мирра Львовна Андреева.

P. S. Свою библиотеку и квартиру, что купил мне господин Июльский, я тоже завещаю тебе».

С размаху толкаю дверь в белую комнату.

Окружающий мир меняется в размерах. Выпукло-вогнутые волны слёз искажают действительность.

Действительность, где нет жизни.

Нет Мирры Львовны Андреевой.

Вот и всё.

Точка.

Точка.

Точка.

Точка.

Внезапно скрип открывшейся входной двери расставляет точки по своим местам.

С порога на меня смотрит взволнованный Вячеслав Иосифович Июльский.

– Людмила, а где же Мирра Львовна? Светлана Ивановна? Они в комнате? Передайте Мирре Львовне, что завтра к дому подключат все коммуникации.

– Я ненавижу вас, господин Июльский!

Точка.

Как больно, Господи. Как больно ставить точки.

* * *

21 мая 1945 года. Местечко Мейнштадт, лагерь 30-го корпуса

21.50 по местному времени

– Читай, Вася, читай внимательно. У меня сестра в Минске осталась, три года ничего не знаю о родне. Может, в газете что важное?