Точка

– Уважаемые жители и гости столицы! Мы заканчиваем наше путешествие. Ещё несколько минут вашего внимания. Выйдем из автобуса и пройдём немного вдоль улицы. Итак, вы видите, что сохранившаяся дореволюционная застройка Раковской напоминает утраченную минчанами улицу Немигу – одну из самых древних улиц города. К сожалению, уцелевшие во время войны дома в самом начале улицы Раковской тоже не сохранились: при реконструкции Немиги в 1970-е годы они были снесены. А вот Великая Отечественная война, как ни странно, пощадила её застройку: после массовых бомбёжек города здесь уцелели практически все дома.

После создания фашистами Минского гетто в 1941 году в него вошла и часть улицы Островского. В другой её части во время оккупации работал кинотеатр «Беларусь». По воспоминаниям минского старожила Владимира Талейко, здесь шли немецкие взрослые и детские фильмы, снабжённые титрами. Показу этих лент предшествовали пропагандистские ролики с «правдивыми» фронтовыми новостями.

В конце 1960-х – начале 1970-х годов застройка начала улицы Островского была принесена в жертву перестройке (по сути, сносу) старой Немиги. От последней её отрезали два многоэтажных здания (Немига, 6 и 8). Сегодня арка между ними – своеобразные ворота времени, ведущие в XIX – начало XX веков. Архитектура этих столетий хорошо сохранилась на Раковской.

Мы подошли к арке.

Экскурсовод запахнул плотнее куртку.

– Благодарю вас за внимание. Кто хочет, может остаться здесь, кого-то мы можем подвезти на площадь Независимости. Может быть, есть ко мне вопросы?

Молодой мужчина, стоявший рядом со мной, стремительно поднял руку. Совсем как в давнишние пионерские времена.

– У меня есть вопрос! Я родился и вырос в Минске. Потом, так сложились обстоятельства, уехал жить в Германию. Я не был на родине много лет. Некоторые места попросту не узнаю. Многое изменилось. И в Минске, и в моей душе. Хочу повиниться. Цветы положить к памятнику жертвам войны. Знаете, в восьмидесятые где-то здесь с пацанами бегали во дворах и однажды набрели на стройку. Был обед. Шутники рабочие доставали из выкопанной траншеи черепа и расставляли их на заборе. Когда кто-то из прохожих делал замечание, они говорили, что «ну так это ж еврейские». Такой аргумент почему-то всех успокаивал. В те времена была мода – брать эти черепа. Вываривать. Вставлять туда разноцветные лампочки и делать такие стробоскопы под музыку. Играет мелодия, и чьи-то черепа тебе подмигивают…

Арка времени внезапно пошатнулась.

Как тонка грань невозвратного.

* * *

19 августа 1942 года. Сибирь, село Верхняя Айдарка

– Пей, голубушка, пей, – тёплая сладкая жидкость проникает внутрь. Я делаю пару глотков и снова проваливаюсь в пропасть.

Проходит мгновение, и я возвращаюсь. Сил нет даже на то, чтобы открыть глаза.

– Не просыпалась?

Женский голос, непонятный язык.

– Целый день спит. С утра как попила молока, так и спит. Боимся мы, чтобы не померла во сне.

Ещё один голос.

– Пусть спит. Кризис миновал. Теперь на поправку пойдёт. Организм молодой. У вас, Клавдия Ивановна, все условия для выздоровления. Один воздух чего стоит. Словом, тайга.

– Воздух, оно конечно, хорошо. А кормить-то дитё чем? Махонькая она, худенькая. Сколь годков-то ей? Звать-то как девчушку?

– Девочка вывезена из оккупированного Минска, про возраст в документах говорится со слов врача – около четырёх лет. Больше ничего не удалось узнать. Ни имени не знаем, ни фамилии. Молчит ребёнок. А у вас спокойно. Может, оттает сердечко со временем.

– Как же деток-то наших искалечило. Как же они расти-то будут дальше? И когда война эта кончится проклятая? Сына моего старшего забрали год назад, до сих пор нет известий. Младший месяц назад ушёл на фронт – изболелось сердце за детей. Кто поможет им, кто? – женщина горько заплакала.

Я испугалась интонации её голоса, показалось, что ей сейчас очень больно. Больнее, чем мне.

И я открыла глаза навстречу чужой боли.

– Смотрите, Нина Ивановна, девчушка глаза открыла! Радость-то какая!

– А ну-ка, посмотрим, – женщина в белом халате медленно подошла к кровати.

Белый халат. Снова белый халат! Сейчас меня будут колоть огромным шприцем и высасывать кровь!

– А-а-а-а-а!!!! – я забилась в угол кровати, схватила подушку и бросила её в ненавистный белый халат.

– Милая, ты что? Не бойся нас. Это же наша докторша – Нина Ивановна. Она проведать тебя пришла. Она хорошая. Добрая. Не бойся, – пожилая женщина осторожно дотронулась до моего плеча. – Всё будет хорошо. Очень хорошо.

Нина Ивановна сняла белый халат.

А Клавдия Ивановна снова укрыла одеялом, всё гладила и гладила мою спину своей шероховатой рукой.

Я согрелась и провалилась в пропасть.

Очнулась снова от прикосновения тёплых рук.

Открыла глаза и увидела Клавдию Ивановну. Она держала в руках дымящуюся железную чашку, из которой пахло так вкусно, что я невольно подавилась внезапно подступившей слюной.