Точка и линия на плоскости

Вернувшись год назад в Мюнхен, и я тоже нашел все на своих местах. И мне показалось: вот настоящее, а не сказочное Сонное Царство, где спят картины на стенах, служители – в углах зал, публика – с каталогами в руках, художник – с той же широкой мюнхенской кистью, критик – с пером в зубах, а покупатель – так тот не доходит больше до секретариата, куда раньше носил без устали деньги, не доходит, потому что и его, как в сказке, захватил сон на пути и припаял к месту.

Но кое-кто из старых приятелей говорил мне: «чего-то ждут», «что-нибудь да должно произойти», «кто поумнее – и сам понял, что так дальше нельзя» и т. д. Я узнал, что были сделаны две горячие атаки, были брошены две дерзкие бомбы… но что атаки так же горячо и дружно отбиты, а бомбы хотя и разорвались ярким треском, да будто бы никому вреда не причинили.

Эти два случая:

во-первых, выставка (почти 3 года назад) новых французов в Kunstverein, который все пытаются обновить, да никак не обновят: Сезанн, Гоген, Ван Гог, Манген, Матисс и т. д., по большей части из коллекции Шуффенекера. Устроителем выставки был живущий в Париже немец Мейер.

И во-вторых, выставка большой коллекции Ван Гогов (около 100 вещей) тому назад года полтора в «Moderne Galerie» Бракля, самого передового торговца картинами в Мюнхене. (Бракль, между прочим, «вывел в люди» членов общества Scholle: Мюнцера, Эйхлера, Георги, Пютнера и прежде всего – Фрица Эрлера, сейчас энергично фетируемого в Мюнхене; все эти художники, как известно, являются главными сотрудниками Jugend.)

Обе эти попытки кончились видимой неудачей.

Из всей коллекции Ван Гога была продана, кажется, всего одна вещь, да и ту купил на последние денежки живущий в Мюнхене русский художник.

Все же упомянутые французы не были признаны серьезными художниками, и «лучшие мюнхенские мастера», столпы художественного мира, протестовали и устно, и даже письменно (!) против подобных покушений на серьезное искусство и вкус публики.

И вот, несмотря на это, минувшей весной Сецессион поместил в каталоге среди имен «начинающей молодежи» (то есть почти исключительно – благонравных учеников наших корифеев: весенний Сецессион – пробный камень или первый бал этой молодежи) и имя Сезанна.

В последней зале ему была отведена стена, на которой и были повешены восемь его вещей (большой пейзаж, nature mortes, полные внутренней звучности, голова – большой строгой живописи). Но, очевидно, – убоялись за целость этой стены: пять лучших картин (преимущественно портреты) были повешены в секретариате, куда, впрочем, любезно допускались все желающие, конечно случайно узнавшие о новом способе выставлять «плохо нарисованные» вещи. Под сурдинку говорилось, что этот невольный Сецессион в вольном Сецессионе явился плодом бурных обсуждений. Но все-таки с Сезанном было поступлено благородно (мало ли куда еще его можно было усецессионить!), и он все же висел – и был повешен теми же руками, которые подписывали вышеупомянутый протест.

Значит, действительно было понято, что «так дальше нельзя». Берлинский Сецессион, когда-то ушедший из того же мюнхенского Сецессиона, разойдясь во мнениях, и с тех пор постоянно беспокоящий мюнхенцев в их благополучии, уже несколько лет выставляет в умеренном количестве этих самых новых «французов». Кассирер же дал года два назад большую выставку крупных и «крайних» из них. Все это, быть может, только временное заблуждение в искусстве, но двери перед ним запирать нельзя – таково мнение Берлина. Поневоле приходится не отставать и Мюнхену, которому нет-нет да и приснится опять тот же страшный кошмар: «падение Мюнхена как художественного центра». И кошмаром этим обязан Мюнхен тому же Берлину.

Пророчество, что «что-то должно произойти», оказалось тоже не ложным. Произошло совершенно выдающееся обстоятельство в баварской художественной жизни: на место умершего директора баварских галерей был приглашен правительством фон Чуди, оставивший подобное же место в Берлине «по независящим обстоятельствам». Чуди приглашение принял и этим летом приехал сюда, чтобы немедленно взяться со своей спокойной железной энергией за казавшееся безнадежным дело наших музеев. Старая пинакотека очистилась, как по волшебству, от ряда слабых вещей, а важные и крупные оказались висящими так, что вся их ценность и глубина бросается в глаза при первом взгляде. Что-то станется с Новой пинакотекой?

Тот же тайный советник Чуди немедленно показал большой интерес к только что выросшему из взаимных усилий кружка русских и немецких художников Новому художественному обществу Мюнхена[163]. Благодаря активности этого интереса Neue Künstler-Vereinigung-München нашло серьезную поддержку с разных сторон и выступает здесь в конце ноября в галерее Бракля, откуда отправится в большое турне по Германии (об этом Обществе – как-нибудь впоследствии).