Точка росы

Отец Фёдора пошёл домой. Там он снял с гвоздя ружье и вернулся садами на задворки свадьбы.

На второй день гулянья, когда молодые уже удалились на покой, а женщины затянули песни, дрожь галопа пронзила сумерки, вошла в ноги, добралась до рук — и во двор влетел на коне сеид, дал круг, пока заезжали его нукеры, и шашкой сверкнул над головой пьяно поднявшегося ему навстречу Андрея. Подхватив осевшую Марию, потянул, не удержал, от выстрелов лошадь встала на дыбы, но тут же рухнула на колени — один из нукеров соскочил с седла, закинул женщину на шею лошади — и ахнул, убитый выстрелом старосты. Женский крик оборвался. Над грудью убитого медленно поворачивался запененный глаз коня. Сеид вздёрнул поводья, ринулся на толпу, зашиб, повернулся, рубанул по тянувшимся к нему рукам — и, колотя шпорами, понёс через ночь свой белый груз.

Едва удержав в руках затяжелевшую голову, Андрей упал на колени и заперхал хлынувшей в горло кровью. Ткнулся ничком — и глаза его остановились на толкавшей валиком пыль чёрной луже.

Фёдор присел над отцом.

9

Сеид увёл Марию в Иран, и вскоре она приняла ислам, стала рожать. Приобщившись крови Фатимы такой страшной ценой, она была вознаграждена особой святостью и почётом. В каком бы ауле Мария-ханум ни находилась с мужем, все сбегались посмотреть на неё, к ней приходили на поклон, приносили подарки, спрашивали совета.

Сирот взял к себе брат Андрея — Иван. Очень он их жалел и холил, хотя и своих детей у него было трое, все девочки. Старший повадился ходить с дядей на охоту. Один раз они видели маленького тигра — не тигрёнка, а карлика-тигра. А когда мальчики выросли, то отписал Иван свой дом Фёдору — и Шуру не обидел: завещал ему денег, хватило б на строительство дома. Но в Городке слепых Шуре и так жилось вольготно, и он щедро поделился с братом.

Шура вернулся с войны раньше Фёдора. Но и старший тоже скоро приспел, осенью, — с контузией и двумя осколочными ранениями.

Сеид в самом начале войны привёл семью из Ирана. Когда в Шихларе стало известно, что вернулись с войны сыновья Марии, сеид отпустил её на побывку. Это случилось на третий день после свадьбы младшего сына Марии — Вагифа.

10

Она дошла до середины двора и остановилась. Джульбарс громыхал, давился лаем. Она двинула рукой — пёс заскулил, завизжал, спрятался в будку. Одетая в бархатный чепкен, с очень белым гладким лицом, она стояла неподвижно и вглядывалась против солнца.

Фёдор сошёл с крыльца, взял её за руку, провёл на террасу.

Глаза её были непытливы — медленные, матовые, они смотрели на двух взрослых, похожих на неё мужчин с осторожной величавостью. Красота её не размылась, только осветлела, набрала плоти.

Пришла она с узелочком. Пришла осторожно, не здоровалась. В комнаты не прошла, осталась на крыльце. Глядела всё больше не в лица, а в воздух, шевелила губами, перебирала чётки.

Братья не знали, что говорить. Курили. У Шуры задёргалось веко под слепым глазом, он смотрел поверх неё — и казалось, его напряжённые ноздри пытались вдохнуть мать.

Фёдор наконец отвернулся.

Так и не заговорили.

Ушла, оставила узелок.

Фёдор развернул. А там — обрывок первомайской открытки и шакер-чурек в промасленной бумаге: лакомство.

Потом она стала приходить к ним два раза в год — в апреле и октябре. И они ходили к ней. Подружились с её сыном — Вагифом. Фёдор любил с ним вместе охотиться.

Стрелявший с ним наравне, Вагиф умер от рака совсем молодым. Оставил дочь, похожую на Марию как две капли.

В год смерти Сталина сеида нашли мёртвым в лесу у святого источника, где он любил молиться. Он сидел неподвижно на коврике, пальцы сжимали чётки, глаза были открыты. Струи источника звенели и клокотали в сверкающем обледенелом русле. Солнце тлело в ледышках, свистала одинокая птица.

Вскоре Марию разбил инсульт. Вагиф и Фёдор увезли её в Баку. Там она умерла в больнице.

11

Фёдора в ауле Шихлар уважали, встречали. Аскер — муж дочери Вагифа — оставался стародавним его другом. Он тоже был охотник, всё мечтал, как дядя, выследить тигра, завидовал Фёдору, который гирканского тигра видел дважды в жизни. Время от времени они вместе охотились, гостили друг у друга. Дети Аскера часто бывали в доме Фёдора. Летом их намеренно посылали в Гиркан, чтобы выучились русскому языку. Младшую девочку, Тамилу, особенно привечала Полина, соскучившаяся по дочерям, давно выучившимся, вышедшим замуж.

Дикую, рослую Тамилу соседские дети обихаживали, как невиданного зверька, развлекали, уважали, обсуждали. По-русски девочка старательно училась, но многого не понимала. Дети водили её в кино. Для этого переодевали — снимали тысячу юбок, шальвары, халат, давали надеть платье. Чтобы прикрыть голые руки из коротких рукавов, надевали ей сверху ещё и вельветовую курточку: шариат требовал полного сокрытия.

Тамила шла по Гиркану, глядя во все глаза, зардевшись от стыда, молчала и трепетала.

Однажды в кинотеатре вскочила при виде прущих в кадре танков, закричала, замахала кулачками. Еле подружки её усадили.

Через несколько дней за Тамилой заезжал кто-нибудь из родственников, спустившихся на базар.

12