Точка росы

Птичьи стаи раскатисто кипели на заливе. Птицы держались вокруг лодки на расстоянии выстрела. От центра серебрящегося круга отталкивался шест.

Девочка не подымалась со дна лодки. Она улыбалась, поджимала губы, вытянув вдоль бёдер руки, не зная, куда их деть.

Старик укладывал на борта шест, ложился под него.

Постепенно птицы переставали бояться: за бортом слышались их зовы, переклички, бултыханье, хлопанье крыльев.

Он брал её за руку, и долго они лежали лицом в небо — на деревянной решётке, под которой ходила слабой течью вода, — лежали, поворачиваясь в кипении, гуле, птичьем гаме.

Шест наискось тянулся через плывущий купол.

31

И вот Фёдор стал гнать свою жену из дому. Придирался. Унижал. Она плакала. Один раз пошла прочь сквозь слёзы, совсем потеряв голову. Переходила через дорогу, хотя ей и не надо было. Попала под машину. Военную, с погранзаставы. Солдата-шофёра оправдало следствие.

Дочь Фёдора, срочно вызванная телеграммой Анны, забрала мать из больницы, увезла её в Киров.

«Не хочет Фёдор меня. Хочет, чтобы сдохла», — сказала Полина дочери, застыла лицом.

32

В Шихларе свадьба. Стоят шатры. Играет зурна. Цепкий тар аккордами карабкается в небо. Жарят на углях мясо. У Тамилы в кармане задыхается опутанный нитками голубёнок. Ночью она разорвёт его над простыней.

33

Два года горевал Фёдор. Приезжал к нему брат, приходил субботник. Фёдор прогнал сначала брата, потом субботника.

Однажды зимой у калитки он увидел Полину. Она стояла с чемоданом в руке и смотрела на свои окна. Он ввёл её в дом, ухаживал, поил чаем.

Полина молчала. Потом расплакалась, разговорилась.

А он сник. Поглядывал на неё.

Пошёл, сел на кровать.

Она села напротив.

— Фёдор, Фёдор.

И тут он ударил её. Сухой плач разорвал его лицо. Он ударил ещё, теперь легче. Встав, она охватила его затрясшуюся голову, прижала к мягкому, провалившемуся животу.

34

Его не нашли в лесу у ручья с дырой в темени и пустыми глазницами, подле туши убитого секача. Решили, что ушёл в Иран, и разбирательство пограничники вели больше года, но дело так и осталось незакрытым. Тело исчезло. Пеночка клевала ссохшийся, стёкший глаз, поворачивалась к ходившим среди деревьев людям и, чего-то пискнув, вновь обращалась клювом к незрячему выражению зрачка, который, вобрав блеск дня, сеть голых ветвей, осколки неба и очутившись наконец вне человеческого, никак не трогал её крохотную птичью грацию. Лошадь торопко стояла над пустотой, отходила в сторону попастись, возвращалась. Секач щерил клыки, будто улыбался. Мальчик, мимоходом посланный отцом, вдруг выбежал с фермы, радостно полетел в Гиркан и на бегу — долговязый, с ломающейся, колесом размётанной под уклон походкой, — чтоб не забыть, не понимая слов, — выкрикивал по-русски: «Чушка где ручей забери, да! Чушка где ручей забери, да!»

35

Зима того года выдалась холодной. Фламинго выламывали палочные свои ноги из схватившегося ила. Сыпал крупный липкий снег. Птицы пытались взлететь, разбегались, хлопали крыльями, мешались со снегом, валились. Сытые шакалы, оглохнув, свободно вышагивали по заливу, вдруг приседая, чтобы выкусить из лапы ледышки.

2006

На берегу

Кого только не встретишь на пляжах Мёртвого моря. Однажды я познакомился с немкой, чьи взгляды до поездки мало чем отличались от критики европейскими СМИ арабо-израильского конфликта. Немка приехала сюда по завещанию отца, служившего в вермахте и мечтавшего посетить Израиль, чтобы отдать дань памяти погибшим во время Второй мировой войны евреям. Немка выбрала экотур — две недели на подножном корму в Эйлатских горах и неделя экскурсий по стране переменили её взгляды на Израиль в корне, она стала сионисткой и влюбилась в Иерусалим. Впрочем, раньше она точно так же влюбилась в Индию, куда ездила на полгода поработать волонтёром в лепрозории под Бангалором.

Встретилась мне на Мёртвом море и Лена из Ленинграда. Ленинградцы особенные, город, река, фасады на набережных каким-то образом накладывают отпечаток на людей. В Израиле Лена три года, управляет небольшой турфирмой, которая организует паломнические поездки для православных из России. Работа тесно связана с арабами-христианами из Вифлеема — это водители автобусов, имеющие хороший контакт со многими православными святынями Израиля, например, с монахами монастыря Мар-Саба в Иудейской пустыне: необычайно живописный скальный монастырь Святого Саввы помнит первых христиан, в нём захоронен Иоанн Дамаскин.